Конечно, сложно назвать бегом то, что делали эти трое в комбинезонах-мешках и шапках-шлемах, скорее, они передвигались, как космонавты по луне, но им казалось, что они неслись на бешеной скорости, падая, вскакивая, не прекращая движение к калитке, которая по какой-то невероятной случайности была открыта. Трое захлёбывались свободой, воздух звенел, словно зимние эльфы включили в нём победную песню.

Выскочив за калитку, троица побежала, куда глаза глядят, вернее, куда вела Элли. Она хотела домой, прочь из ненавистного садика, Мике просто было весело поддержать сестру в её затее, а Коле было всё равно, что делать, лишь бы с другом.

Их поймали – запыхавшаяся красная воспитательница и охранник – на светофоре. Полдня троица провела в углу, точнее, в углах. Мика стоял и думал, что они скажут родителям. Он уже решил, что возьмёт вину на себя или свалит на Колю. Нет, не свалит, нехорошо. На себя возьмёт. Наверное, его накажут. Мика поглядывал то на друга, то на сестру. Коля тихонько плакал, на Элли смотреть было веселее. Она сначала отскрёбывала краску со стены, потом сняла сандалию, за ней носок, из которого принялась выдёргивать нитки. Присела на корточки и затихла.

– Что ты там делаешь? – наконец спросил Мика.

– Плету, – не сразу отозвалась Элли, – защитную верёвочку.

– От кого? – хихикнул Мика.

– От монстров, конечно. Знаешь, сколько монстров вокруг? Особенно невидимых, – объяснила сестра и показала ему косичку-браслетик, – завяжу тебе, когда домой пойдём. И даже не смей говорить, что это ты придумал сбежать сегодня!

Она всегда вела себя так, словно была старше его, Мики.

После ужина пришла мама, выслушала истеричные причитания воспитательницы и только открыла рот, чтобы ответить, как за Колей явился хмурый отец, и воспитательница закольцевала рассказ. После повторного прослушивания детей позвали из углов и велели одеваться.

Мама молча помогла натянуть одежду, взяла детей за руки, и они пошли, как обычно, домой. Только не разговаривали, как всегда, по дороге и не заглянули в магазин за чем-нибудь к чаю.

– Дети, вам плохо в садике? – прервала молчание мама, когда они пришли домой и разделись.

– Нам в садике хорошо, – затараторила Элли, – даже очень хорошо, нас кормят, воспитательница красивая, у нас с Микой много друзей.

Мика хмыкнул. Друзей у них не было, все сторонились сестры и его заодно, только вечно сопливый Коля с ними играл. Чего уж говорить о том, как Элли ест, и насколько красива и добра старая толстая воспитка.

– Тогда почему вы решили сбежать? – прищурилась мама, не дожидаясь ответа сына по поводу того, как хорошо им в садике.

– Это я решил, она не при чём, – заявил Мика и вскрикнул – сестра больно ущипнула его за бок.

– Он врёт, потому что хочет меня защитить, – пояснила она.

– И зачем же? – спросила мама.

– Потому что он мой защитник, – невозмутимо ответила Элли, – вообще-то воспитательница обзывается и бьёт нас.

Мика закашлялся.

– Как это?! – ужаснулась мама. – Когда она вас била и обзывала? Какие слова она вам говорила?

– Вот так! – воскликнула Элли. – Она обзывала меня размазнёй и паразиткой, а Мику идиотом. И ещё вчера она дала мне подзатыльник, когда я не захотела есть картофельную запеканку, потому что там был противный лук.

Мика поёжился. Половина из этого была правдой. Про обзывательства. И про лук в запеканке. Он точно знал, что половина, поскольку подзатыльника-то не было. Но у Элли так горели глаза, что он вдруг чуть ли не вспомнил этот подзатыльник.

Мама была белая, в глазах её плясали злые искорки:

– Я… вашу воспитательницу…

– Не-не-не-не-не! – схватила её за руки Элли, не дав закончить мысль, затараторила: – Мамулечка! Мне не больно вообще было, она, может, погладить меня хотела!