– Я слыхал тут от людей, говорят, мятеж был в уезде.

– Мятеж? – Филимон посмотрел на Игната.

– Да, проезжие казаки говаривали. А ещё, слыхал, сам Антонов его организовал, а теперь говорят, что он где-то в лесах прячется и в отряд к себе мужиков набирает.

– Антонов? – Это кто ж такой? – Спросил Филимон.

– О-о-о, это милиционер ихний, самый главный в уезде.

Тут вошла Наташа, в руках она держала огурцы, сразу запахло укропом и пряностями.

– Сама что ли, огурцы-то делала? – Филимон взял один огурец и откусил, – Ого! Вот это да! Это просто необыкновенный вкус. Так спрашиваю, сама солила?

– Да сама, сама дядя Филимон, – ответила Наташа.

– Ну и дочь у тебя Игнат, и красавица и стряпуха. Вот бы моему Семëну такую жену, только где он теперь Семëнушка мой, как уехал в город и ничего от него не слышно.

– У меня уже есть жених дядя Филимон.

– Есть? Это кто же такой, я его знаю?

– Знаешь! – Взбесился Игнат. Я обещал ему ноги повыдергать, вот и повыдергаю, и грозно посмотрел на Наташку. И следом добавил:

– Надо было его грохнуть ещё тогда, в том сарае несколько лет назад, да вот мать его пожалел.

– Это кто же будет-то, не Сëмка, сын Степаниды? – Загорелся от любопытства Филимон.

– О-он сучье отродье, – прошипел Игнат.

Филимон быстро захлопал маленькими кругленькими глазками, пригладил рыжую редкую бородёнку.

– Да-а-а, растут детки, кто же мог подумать. А теперь-то смотри, хозяева стали, мать иху.

– Он хороший, добрый и мы всë равно поженимся, – встряла в разговор Наташка. Она хотела сказать ещё что-то, но передумала и хлопнув дверью вышла из дома.

– Слыхал? Вот и дождался к старости лет, – пробормотал Игнат.

– Да-а-а, – опять растянул Филимон, – Это что же теперь будет, коли так детишки наши, супротив прут. Да-а-а ну дела, вот приведёт Натаха жениха краснопузова, прямо тебе в дом, что делать-то будешь, Игнат? – И следом рассмеялся.

Тут открылась дверь, и в дом вошёл Степан Сальников.

После прихода советской власти его не раз возили в город в ГПУ и даже брали под арест, хотели расстрелять, но до этого так дело и не дошло.

Следователь не нашёл ни одного убийства, которое он совершил или в котором был замешан.

Дело затянулось на месяцы, а пока его решили отпустить в родную деревню.

Впрочем, то же самое было решено по делу и Игната Щукина.

– Здорово были люди добрые! – Поздоровавшись, Степан прошёл в горницу, – Натаха чуть с ног меня не сбила, куда-то помчалась.

– И тебе не хворать Степан, садись за стол. А на Наташку ты внимания не обращай, молодая ещё, глупая, – ответил Игнат, – ты, чего хотел-то?

– Да вот табачку бы, понимаешь, в правление иду, а табак дома забыл, положил на сундук и забыл, – не задумываясь, сказал Степан.

– В правление? – Удивился Игнат. Это зачем, чего они от тебя хотят?

– Да понимаешь, сам не знаю. – Степан присел за стол, завернул самокрутку, засыпал туда табаку и закурил.

– Ух, и крепкий у тебя табак зараза, прямо до кишок достал, – сделав ещё одну затяжку слегка закашлял.

– Вон Самариха заходила, сам председатель говорит, послал за тобой. Чтобы пришёл, да побыстрее.

Тут Филимон и Щукин переглянулись между собой, затем оба посмотрели на Степана.

– Так может следователь приехал, всë прошлое ворошит, может, накопал что-то? – Игнат придвинулся поближе к Степану. – А то всё может обернуться и по-другому, к стенке поставят и всё тут, времена-то сейчас какие.

– Да типун тебе на язык! – Филимон вскочил с табуретки, на которой сидел и заходил по горнице. – Ты только плохое видишь, сразу к стенке, понимаешь. Может, просто поговорить хотят.

– Ага, – засмеялся Игнат, – тогда в Сибирь, лет на пятнадцать. Сходи Степан, сходи.