– Тебя зовут, – негромко говорит сержант Козятников, сидящий рядом, и толкает меня под руку. Поворачиваю голову. На меня с улыбкой, словно на слабоумного, смотрит явно старослужащий солдат.

– Да, да, ты, – указывает на меня пальцем. Вид у него смешной и устрашающий одновременно. На бритой налысо голове неправильной формы выделяются огромного размера уши, глаза глубоко спрятаны под массивными надбровными дугами, нос картошкой и пухлые, женственные губы. Похож на португальского футболиста Пепе.

– Как дела? – он откусывает кусок батона и запивает чаем. По-прежнему улыбается и смотрит на меня с немым вопросом.

– Как в Дании, – отвечаю я

– Это как?

– Всех ебут, а мы в ожидании.

– Как зовут?

– Вадим, – отвечаю я заготовленным ответом.

– А ты откуда? – ему явно становится интересно.

– С гражданки, – я перевожу взгляд на свой завтрак и продолжаю есть.

– Самец! – одобрительно заканчивает он, ставит стакан на поднос, оставляет его на столе и идёт к выходу.

– Молодец, всё правильно ответил, – одобрительно толкает меня локтем Козятников. Отвечать на такие вопросы сержанты начали нас учить с первого дня, и от правильности ответов зависело не только наше спокойствие, но и их.

– Можно вопрос? – спрашиваю я сержанта.

– Можно Машку за ляжку, – не отрываясь от поедания плова отвечает тот.

– Разрешите вопрос, товарищ младший сержант?

– Ну, – мычит в ответ Козятников.

– А почему Вадим?

– Потому, что вы все теперь на полгода Вадимы, – сквозь набитый рот отвечает он.

– Это я понял, но почему именно Вадим?

– Гурченко, – сержант кладёт вилку в тарелку и смотрит на меня недоумевающим взглядом, – ты что, меня решил заебать с утра пораньше?

– Нет, – отвечаю я и возвращаюсь к своей тарелке.

– Наверное, никак нет?

– Никак нет, товарищ младший сержант, – поправляюсь я и уже молча продолжаю завтрак.

– Короче, – спустя несколько секунд негромко продолжает Козятников, – если дедушке что-нибудь нужно, он просто кричит «один!», а кто из молодых первый услышит, тот и бежит к нему. Но шакалы эту фишку давно просекли…

– Кто? – перебиваю я, – шакалы?

– Бля, Гурченко, ну ты трудный, не знаешь кто такие шакалы?

– Нет, – пожимаю я плечами.

– Офицеры эту фишку знают, – с раздражением продолжает он, – поэтому, вместо «один» кричат «Вадим», понятно?

– Теперь понятно, – отвечаю я и принимаюсь за чай с батоном.

– Точно так, те, кто на фишке стоит, кричат, если что, не «фишка», а «Мишка», чтоб не спалили, у нас же дедовщины нет, понятно, да?

– Так точно, – отвечаю я и ставлю пустой стакан на поднос.

– Рота! – разносится по залу зычный голос прапорщика Андриянца, – закончить приём пищи!

  Пластиковым перестуком гремят подносы, звенят тарелки, приборы и стаканы звякают невпопад. Дружно встаём и относим посуду в приëмное окно. На выходе из столовой достаём береты из-под хлястика и водружаем их обратно на стриженые головы.

  После завтрака заступаем в наряд. Обязанности дневального запоминаю без труда. Ещё каких-то полгода назад сидел за университетской скамьëй, к учёбе привычный. Мои товарищи по наряду Титорев и Бандюк из моего отделения. С Бандюком я делю тумбочку. В неё он постоянно складирует вынесенный из столовой хлеб и какие-то сладости. Главная особенность Бандюка – он непроходимо туп. Он туп невероятно! До армии я и не подозревал о существовании в таком количестве настолько тупых людей. Его лицо формы блина прячет в своих глубинах маленькие пустые глазки. Он часто скучает по дому и проводит время, внимательно всматриваясь в пустоту. Грубый, не зашитый вовремя шрам на его левой щеке, будто бы дополнение к его фамилии, должен добавить его лицу брутальности, но вызывает лишь жалость. На посту дневального, или попросту "пне", мне выпадает стоять первому. Стою прямо напротив входа в роту, чтобы видеть каждого входящего и извещать дежурного сержанта. Мой первый посетитель забежал в казарму как-то суетливо и легковесно. В погонах я по-прежнему не разбираюсь, вижу белую парадную рубашку и звезды.