– Какой долбо*б очередью х*ярит!? – слышно где-то слева.

– Остановить стрельбу! – кричит старлей и со всех ног бежит к Довгалëву. Тот лежит на спине. Во лбу зияет чёрная треугольная дыра. Под затылком раползается черно-бурая лужица. Прозрачный застывший взгляд устремлён куда-то в сентябрьское небо и вглубь себя одновременно, будто ищет ответ на неудобный вопрос. Ответ сейчас прост и тяжёл: девушки у него не будет уже никогда…

Глава 5

Полевой выход

 Над широким бригадным плацем мелко покачивается раскалённый воздух, искажая черты высокой трибуны и стоек с плакатами на краю разогретого солнцем асфальта. На построении сегодня вся бригада. Строй пестрит серыми беретами спецназа, чёрными автороты, милицейскими кепками патрулей, офицерскими фуражками и редкими вкраплениями краповых беретов. Наши две учебные роты стоят с краю, выстроившись в несколько шеренг. Сегодня у нас полевой выход, и ещё со вчерашнего дня, словно сухая крошка в горле, что не выплюнуть, не проглотить, засела где-то в груди под самой диафрагмой тянущая фраза «марш-бросок». Десять километров в полной экипировке, с автоматом, флягой и подсумком. Расстояние огромное и, кажется, непреодолимое. Да ещё сержанты весь вечер упоëнно предвкушали, как мы сегодня все умрëм.

    Полковник Антонов, массивный и грузный начальник штаба важно взошёл на трибуну. В отсутствие комбрига Караева, ушедшего в отпуск, он сегодня руководит разводом.

– Смирно! – командует он, слегка наклонившись к микрофону. Одномоментно по плацу разносится шаркающий звук, и человеческая масса тут же превращается в солдатиков из детского набора, отлитых в одной на всех форме, – здравствуйте, товарищи солдаты! – негромко произносит полковник, поднеся ладонь к околышу фуражки.

    Мысленно считаем до двух, набираем кислород в лёгкие, и воздух над плацем сотрясается от гулкого и синхронного:

– ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЮ, ТОВАРИЩ ПОЛКОВНИК!

– Вольно, – отвечает Антонов и опускает руку. Беглым взглядом, острым и пронизывающим из-под тонкой оправы очков он окидывает строй и цепляется за высокую фигуру прапорщика Андриянца. Тот стоит, широко расставив ноги, закинув руки за спину. Подбородок каменным торосом выступает на гордо вскинутой голове, – товарищ прапорщик, – поморщившись негромко говорит полковник, – вот вы, – он бесцеремонно тыкает пальцем в направлении Андриянца, – да-да, вы в красной шапочке. Встаньте, как полагается военнослужащему внутренних войск белорусской армии. Мы, слава богу, не в Америке.

    После слов про красную шапочку Андриянец сначала бледнеет, по лицу буграми расходятся яростные желваки, челюсть сжимается тисками до зубовного скрежета, потом его окаменевшая физиономия идёт алыми пятнами, и он становится похожим на огромный переспевший мухомор. Нехотя прапорщик обрывает руки по швам и сводит ботинки вместе. Откуда-то из глубин патрульного отделения раздаëтся тихий смешок. Андриянец злобно косится в сторону, но никого рассмотреть не может. Полковник Антонов поправляет очки и, ухмыльнувшись, даёт распоряжение продолжать развод.

    Далее следуют церемонии по передаче дежурства по части, столовой, парку и по ротам. Когда все разводятся по своим обязанностям, по флагштоку медленно ползёт вверх государственный флаг, и играет гимн. После на плац выезжают три тентованных КамАЗа и останавливаются на его краю.

– Батальон! – командует вышедший на центр плаца комбат, – поротно, напра-нале – во!

    Патрульный батальон тут же распадается на три одинаковых коробки, и они под громыхнувший из громкоговорителя марш слаженно шагают к грузовикам. Одна из рот проходит мимо нашей шеренги, и её солдаты, переодетые из камуфляжа в милицейскую форму, жадно и плотоядно засматриваются на нас, растерянных и испуганных.