Я села на край ванны, ожидая, чтобы Эдуард взял трубку. Разговор я решила провести без свидетелей, хотя сказала Жан-Клоду и Мике, кому буду звонить. Жан-Клод только и сказал: «Помощь лишней не будет». По этому одному замечанию можно было судить, что он встревожен. И чем яснее до меня этот факт доходил, тем тревожнее становилось мне.

В телефоне послышался шум, движение, кто-то взял трубку, и голос Эдуарда произнес:

– Питер, повесь вторую трубку. – Через секунду он уже сказал в телефон: – Анита, Питер сказал, что тебе нужна помощь. Помощь по моей линии.

Вот акцент у него совершенно неопределимый. Когда он говорит своим нормальным голосом. Но как по-южному тянет гласные «старина Тед»…

– Я не говорила, что мне нужна помощь.

– Зачем тогда ты звонишь?

– Разве не могу я позвонить просто потрепаться?

Он засмеялся, и смех показался мне почему-то знакомым. Потом я поняла, что это – эхо того смеха, которым смеялся Питер – или наоборот, то было эхо от смеха Эдуарда. Генетически у них ничего общего нет, так откуда же это? Наверное, подражание.

– Ты никогда бы не позвонила просто потрепаться, Анита. Не те у нас с тобой отношения. – Он снова засмеялся, повторяя вполголоса: «Просто потрепаться». Будто ему было так смешно, что и слов не найти.

– Твое снисходительное отношение мне не нужно, спасибо.

Я злилась, а права злиться у меня не было. Я позвонила ему, и на себя теперь злилась. Сильно уже жалела, что позвонила – по очень многим причинам.

– Что случилось? – спросил он, не обращая внимания на оскорбления.

Он слишком хорошо меня знал, чтобы реагировать на мелкую вспышку.

Открыла я рот, закрыла, потом сказала:

– Думаю, с чего начать.

– С опасности, – ответил он.

Вот это Эдуард. Не «с начала», а «с опасности».

– Я звоню с просьбой о помощи, но помощь у меня уже некоторая есть. Не ты, но и не кучка любителей.

Я говорила честно. Крысолюды почти все – отставные военные, отставные полицейские или завязавшие уголовники. И от некоторых гиенолаков – то же ощущение профессионализма. Есть у меня помощь, не надо было Эдуарду звонить.

– Говоришь так, будто пытаешься себя уболтать меня ни о чем не просить.

И в его голосе слышалось любопытство. Любопытство, но никак не тревога.

– Пытаюсь.

– Почему?

– Потому что к телефону подошел Питер.

Резкий вдох.

– Питер, повесь трубку, – сказал Эдуард.

– Если Анита в беде, я хочу знать, в чем дело.

– Повесь трубку, – повторил Эдуард. – И не заставляй меня говорить еще раз.

– Но…

– Без но.

Щелчок.

– Ну, – начала я.

– Подожди.

Я сидела и молчала, гадая, чего мы ждем. Наконец Эдуард сказал:

– Он отключился.

– Он часто слушает телефонные разговоры?

– Нет.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю… – Он остановился и поправился: – Я думаю, что он этого не делает. Просто ты – особый случай. Он сейчас живет в бывшей комнате Донны. Я разрешил ему оставить у себя телефон, если будет себя хорошо вести. Так что я с ним поговорю.

– Если он в прежней комнате Донны, где же спите вы? То есть, это, конечно, не мое дело, – добавила я.

– Сделали в доме главную спальню.

– Ты переехал к ним?

– Типа того.

– И продал свой дом? – спросила я.

– Нет.

– Понятно. Бэтмен не продаст пещеру летучих мышей.

– Нечто в этом роде.

Но голос его, который вначале звучал более-менее дружелюбно, сейчас дружелюбным не был. Он был пустым; со мной говорил Эдуард периода до знакомства с Донной. Пусть он сейчас говорил о семейных радостях и воспитании подростков, но я не видала более хладнокровного убийцы. И эта его личность никуда не делась. Вряд ли укладывалась у меня в голове мысль, как он смотрит на Бекки, занимающуюся балетом, или сидит с другими родителями, ожидающими своих крошек в пачках.