– Анита? Анита, ты здесь?

– Да, Питер, я слушаю.

– У тебя такой странный голос… чуть ли не испуганный.

Иногда он бывает неприятно проницателен, этот Питер.

– Я просто… – Черт, что же мне теперь сказать, как замять разговор? – Пусть Эдуард спит, не буди их.

– Что-то у тебя не так, я же слышу. Ты позвонила, потому что в беде. Верно?

– Я не в беде, – ответила я и про себя добавила: «Пока что».

Секундное молчание.

– Ты мне говоришь неправду, – прозвучал осуждающий голос.

– Ну знаешь, это уже хамство! – Я попыталась возмутиться. На самом же деле я не врала, я просто замазывала правду. Ладно, замазывала густо, как орешки шоколадом, но все равно это не была совсем уж ложь.

– Твое слово? Твое честное слово? – сказал он очень серьезно. – Ты можешь мне дать слово, что звонишь Эдуарду не чтобы просить помощи против каких-то жутких монстров?

– Слушай, а тебе никогда не говорили, что ты несносный зануда?

– Мне шестнадцать, мне положено быть несносным занудой – во всяком случае, так мама говорит. Дай мне слово, что говоришь правду, и я тебе поверю. Дай мне слово, я поверю всему, что ты скажешь, повешу трубку, а ты вернешься к своей не беде.

– Питер, черт побери!

– Ты не можешь дать слово и сорвать? – В его голосе был вопрос, почти удивление, будто он не мог до конца поверить.

– Как правило – нет.

– Эдуард говорил, что не можешь, но я как-то не до конца ему поверил. А ты действительно не можешь.

– Не могу. Доволен?

– Да, – ответил он, хотя голос у него был не совсем довольным. – Скажи, что случилось? Зачем тебе помощь Эдуарда?

– Мне нужно говорить с Эдуардом, но я не скажу тебе ни зачем, ни о чем.

– Анита, я не младенец.

– Я знаю.

– Нет, не знаешь, видимо.

Я вздохнула:

– Я знаю, что не младенец, но ты еще не взрослый, Питер. Ты достаточно взрослый для своих шестнадцати лет, но кое-какие темные моменты жизни я бы предпочла держать от тебя подальше хотя бы до восемнадцати. Если Эдуард захочет потом тебе рассказать, это его дело.

– С тем же успехом можешь рассказать и ты, Анита. Если я спрошу, он мне расскажет.

Я только надеялась, что он ошибается, но опасалась, что он говорит правду.

– Если Эдуард захочет, чтобы ты знал, он тебе расскажет, Питер. Я тебе рассказывать не собираюсь, и этот вопрос дальше не обсуждается.

– Вот так плохо? – спросил он, и я услышала первую нотку тревоги.

Черт и еще раз черт. Просто не получается у меня взять верх в разговоре с ним. Их было у нас немного последнее время, но всегда он меня как-то загонял в угол.

– Питер, дай мне Эдуарда к телефону.

– Анита, я умею держаться в драке. Я могу помочь, Анита.

Блин, твою мать. Не победить мне в этом разговоре.

– Я вешаю трубку, Питер.

– Нет, Анита, не надо. Прости, я больше не буду! – Это уже был голос не взрослого циника, а паникующего мальчишки. К такой интонации больше подходил его голос до того, как сломался. – Не вешай трубку, я сейчас Теда позову!

Трубка так стукнулась об дерево, что я отодвинула телефон от уха. Питер тут же появился снова:

– Извини, уронил трубку. Я одеваюсь, иду к ним стучать. Уж если дело такое серьезное, что ты позвонила Эдуарду, то тебе и правда надо с ним говорить. Перестаю ребячиться и даю ему трубку.

Он слегка на меня сердился, но больше всего досадовал. Он хотел помочь, хотел быть взрослым, хотел драться по-настоящему… хрен его знает, что это значит. Чему учит его Эдуард? А надо ли мне это знать? Нет. А буду ли я спрашивать? Да, к сожалению. О Господи, вот только еще одной проблемы мне сейчас не хватало. Подумала я было соврать Эдуарду, сказать, что позвонила поболтать насчет очередного выпуска «Ежеквартального наемника», но уж если я Питеру не смогла соврать, то с Эдуардом мы тут вообще в разных весовых категориях.