В зале повисло тяжелое молчание. Никто не осмелился возразить. Логика была неумолима: враг был слишком быстр, слишком адаптивен, слишком чужд.
– Хорошо – кивнула Элеонора, словно приняв горькое лекарство – если стандартные методы не работают, значит, пришло время для нестандартных. Господа, я принимаю решение активировать протокол «Багровый Рассвет».
Повисла оглушительная тишина. Даже мерное гудение серверов, казалось, стихло. Лица советников выражали целую гамму эмоций – от недоумения до откровенного ужаса. Протокол «Багровый Рассвет» был самым крайним, самым отчаянным из всех существующих в арсенале «Эгиды». Он означал призыв силы, которую многие считали мифом, а те, кто знал правду, боялись больше, чем любой другой угрозы.
– Мэм вы уверены? – первым осмелился подать голос мистер Хендерсон, обычно столь невозмутимый. Его лицо побледнело – протокол «Багровый Рассвет»…это означает…его.
– Да, мистер Хендерсон, – подтвердила Элеонора, ее стальные глаза встретились с его – это означает призыв сэра Готфрида фон Айзенвальда. Бездушного.
В зале пронесся приглушенный вздох, кто-то нервно сглотнул. Генерал Дюваль, человек, прошедший не одну тайную войну, сжал кулаки так, что побелели костяшки.
– Элеонора – он впервые за многие годы обратился к ней по имени, что свидетельствовало о крайнем волнении, – Готфрид фон Айзенвальд – это неконтролируемая стихия! Он чудовище, которое мы сами же заперли в его австрийской клетке. Он презирает все, что мы защищаем. Его жестокость, его непредсказуемость…вы помните отчеты о его «подвигах» во время последней…активации, пусть и неполной, пятьдесят лет назад? Он оставил за собой больше разрушений, чем сама угроза, которую должен был устранить!
Доктор Чен, обычно сдержанная, поддержала генерала:
– С точки зрения психологии и метафизики, если угодно, он абсолютно нестабилен. Его сарказм, его тяга к насилию ради насилия…он может счесть «Морбус-Омега» забавной игрушкой, а нас – за досадную помеху в его развлечениях. Риск того, что он обратится против нас, колоссален. Мы говорим о существе, которое, по слухам, заключило сделку с силами, которые мы даже не до конца понимаем. Его «бессмертие» и сила имеют слишком высокую цену.
Даже глава финансового департамента, обычно молчаливый месье Дюпон, счел нужным вставить слово:
– Мэм, чисто с прагматической точки зрения обеспечение и возможная нейтрализация Айзенвальда после выполнения задачи потребуют ресурсов, сопоставимых с полномасштабной военной операцией. А если он откажется сотрудничать или выйдет из-под контроля?
Элеонора выслушала всех с непроницаемым выражением лица. Когда возражения иссякли, она медленно обвела взглядом своих советников.
– Ваши опасения понятны – начала она ровным, бесстрастным голосом – и они абсолютно обоснованы. Сэр Готфрид фон Айзенвальд – это действительно опаснейший инструмент, возможно, самый опасный из всех, что когда-либо знало человечество. Он уставший, жестокий, саркастичный реликт давно минувших эпох. Его душа, если она у него когда-либо была в привычном нам понимании, давно выжжена веками сражений и бессмертия.
Она сделала паузу, переводя дыхание.
– Однако – продолжила она, и в ее голосе зазвучала сталь – давайте взглянем на факты, а не на эмоции. Факт первый: «Морбус-Омега» – это угроза экзистенциального уровня. Если мы ее не остановим здесь и сейчас, вся Европа, а возможно, и весь мир, превратятся в один гигантский Оберталь. Все наши протоколы, все наши ресурсы, вся мощь «Эгиды» оказались недостаточны. Мы проигрываем. Факт второй: Готфрид фон Айзенвальд, при всей его чудовищности, обладает уникальным набором качеств, необходимых для борьбы с подобной угрозой. Его сверхчеловеческая сила и скорость, его регенерация, его многовековой боевой опыт, его абсолютное бесстрашие и, что немаловажно, его полное безразличие к так называемым «человеческим ценностям», когда речь идет о выживании. Он не будет колебаться. Он не будет испытывать жалости. Он встретит нечеловеческую угрозу нечеловеческой же яростью. Помните, что он не просто жесток, он уставший. Он ищет достойного противника, возможно, достойную смерть. «Морбус-Омега» – это вызов, который может его заинтересовать, как ничто другое за последние столетия.