Для начала Ариэль Шарон спланировал места расположения десятков военных баз на новых территориях, которые должны были, во-первых, контролировать ситуацию на местности, а во-вторых, в случае новой войны, остановить противника, не дав ему подойти к тем границам, в которых Израиль находился до 1967 года.

После того, как его план размещения новых баз и все сопутствующие этому плану документы были утверждены генштабом, Шарон начал осторожно продвигать идею создания еврейских поселений в Иудее, Самарии, Газе и на Синае. Для начала он предложил прямо рядом с базами построить поселения для семей тех офицеров, которым предстоит служить на этих базах, но этот план был отвергнут и Моше Даяном, и Ицхаком Рабиным. Но Шарон не опустил руки и продолжал разрабатывать план за планом. Одновременно – все в том же качестве начальника инструкторско-инспекторского отдела – он занимался проверкой боеготовности подраздлений ЦАХАЛа и разработкой планов военных учений.

А возвращаясь с работы, или устраивая себе двух-трехдневные отпуска за счет накопленных переработок, генерал Шарон с наслаждением погружался в семейный быт – нянчил маленьких Гилада и Омри, совершал длительные прогулки на лошадях вместе со ставшим настоящим мастером верховой езды Гуром, возился в палисаднике, помогал жене по дому…

У него было все, что нужно человеку для счастья – слава, всенародная любовь, крепкая, любящая семья и увлекательная работа. И все это кончилось через четыре месяца, 4 октября 1967 года, в самый канун еврейского Нового года^>28.

День, который обещал стать еще одним счастливым днем в жизни семьи Шарон, стал самым черным для нее днем.

В тот день Лили оставила Арика одного с тремя сыновьями, а сама отправилась за покупками и подарками к празднику. Она спешила: под Новый год в Израиле все магазины и прочие заведения в Израиле закрываются рано, а она еще хотела, вернувшись, успеть с Гуром в парикмахерскую – мальчик страшно оброс, и ему просто необходимо было постричься.

Как всегда в канун Нового года, в доме раздавался шквал телефонных звонков с поздравлениями от родственников и знакомых. Арик плотно уселся у телефона и, когда к Гуру пришел 15-летний соседский мальчишка, отправил всех детей играть в палисадник. Когда Гур спросил его, можно ли им взять для игры висящее на стене в гостиной старое ружье, Арик кивнул головой. Эту необычайно красивую винтовку, которой было не меньше 150 лет, Шарону подарили его солдаты сразу после окончания Шестидневной войны, а Гур, увидев ее, настоял на том, чтобы винтовку повесили в гостиной в качестве украшения. Арик несколько раз проверял нет ли в нем в нем патрона, и был уверен в его полной безопасности.

Но через две минуты после того, как дети вышли в палисадник, Арик явственно услышал звук, который он не мог спутать ни с каким другим – это был выстрел. Вслед за ним раздался крик и Шарон, бросив телефонную трубку, поспешил в палисадник.

Потом перед его мысленным взором не раз возникала эта картина: лежащий на земле с кровавой дырой в районе глаза Гур… растекающаяся под ним лужа крови… брошенная в сторону винтовка… бледный, как полотно, соседский мальчишка… ползающий возле Гура годовалый Гилад… застывший в шоке Омри…

Подхватив раненного сына на руки, Шарон бросился к машине, но тут вспомнил, что ее взяла Лили. Опрометью он побежал к соседу – командующему ВВС Мордехаю Ходу, чтобы одолжить у него автомобиль, но Хода не оказалось дома.

И тогда, продолжая держать на руках сына, Шарон бросился в поликлинику, находившуюся в нескольких сотнях метрах от их дома. В поликлинике ему сказали, что он срочно должен ехать в больницу и посадили в карету "скорой". Всю дорогу до больницы он прижимал к себе Гура, чувствуя как вся его рубашка пропиталась кровью сына. Он был солдатом и, повидав за свою жизнь немало самых разных ранений, как солдат знал, что спасти Гура нет никаких шансов. Однако, будучи отцом, он продолжал надеяться на чудо…