Леваль не стал напоминать кардиналу, сколько времени и усилий понадобилось, чтобы собрать все картины, статуи и предметы, вывезенные нацистами и разбросанные после войны по всей Европе, Фурье был обо всём осведомлен не хуже самого Хейта. Он молчал, перебирая бусины на четках и, казалось, мысли его витали над долиной, вид на которую открывался с роскошной лоджии Paradise21. Леваль тоже замолчал. Добавить к сказанному было нечего.

– Всё, что я сейчас тебе расскажу, должно умереть с тобой, – наконец начал кардинал. – Неделю назад папой была открыта часть архива Ватикана, касающаяся Второй мировой войны. Среди прочего, были документы учёта перемещённых нацистами ценностей. В одной из папок, полученных после войны от советского правительства, обнаружился лист перемещения двух полотен, одно кисти Микелеанджело, «Леда и лебедь», второе – «Портрет молодого человека» кисти Рафаэля Санти. Знаешь, откуда они были перемещены и кто значится в протоколе передачи полотен?

– Этого не может быть…

– Монастырь Монтекассино, Шарль Леваль.

– Но наш список…

– Первый список, – перебил Хейта кардинал, – был датирован четвертым февраля сорок четвертого, этот же протокол – пятым.

– То есть, – Хейт лихорадочно соображал, – Архонт сам передал нацистам картины…

– Его попросту надули, – хмыкнул Фурье, положив руки на перила белоснежной балюстрады и всё также глядя вдаль. – По протоколу первоначальное место перемещения – Ватикан, но ниже обозначено новое место – Краков. Ключ к разгадке местонахождения «Деятеля» может быть только в картинах, потому как всё остальное мы перерыли десятки раз.

– «Портрет молодого человека» работы Рафаэля считается утраченным в Кракове в сорок пятом, здесь все сходится, – задумчиво проговорил Леваль, – но до тридцать девятого года картина находилась в коллекции Чарторыйских, как она попала в Монтекассино?

– Хейт, – обернулся к нему лицом кардинал, – нас не интересует картина. Нас интересует «Деятель». Ты должен найти его. – Фурье достал из кармана брюк смартфон, и палец забегал по экрану. Спустя несколько секунд из кармана Хейта прозвучал звук сообщения. – Это фото протокола. Займись картинами, ключ должен быть найден! И держи меня в курсе. – Он вновь отвернулся, и Леваль понял, что разговор окончен. Он коротко кивнул, и уже было пошел обратно в офис, как вдруг кардинал его вновь окликнул:

– Хейт! Чуть не забыл… Что за камеры ты разместил в закрытом хранилище?

Леваль выругался про себя. Месяц назад он договорился со смотрителем библиотеки Ватикана об установке двух видеокамер в её закрытой части. И об этом должны были знать только они двое.

– Я проверяю одну из своих догадок, падре.

Фурье выпятил нижнюю губу. Это означало крайнюю степень недовольства.

– Расскажешь?

– Пока нечего, падре. Если будет результат, обязательно расскажу.

Кардинал кивнул головой и Хейт зашагал прочь.

ГЛАВА 6.

Наши дни. Москва.

Здание Главного Управления уголовного розыска имело четкую форму квадрата, и возвышалось в пять этажей над окружавшим его сквером. Дмитрий посмотрел на часы. Одиннадцать – сорок пять. Он ускорил шаг, перешёл дорогу и обогнул небольшую часовню, находящуюся с Управлением за общей изгородью. Это соседство всегда вызывало у Бажина усмешку. Он не был законченным атеистом, но за годы службы в уголовном розыске превратился скорее в «бродячего философа», как он сам себя называл. Служба делала людей, занимающих кабинеты за этими высокими стенами, адептами рационализма, именно поэтому часовня и воспринималась Дмитрием инородно.

– Кап…, – он запнулся, вспомнив, что уже четыре дня как майор. – Майор Бажин, мне к генералу Лебедеву. Назначено на двенадцать. – Он приложил к стеклу удостоверение.