– То есть, – спросила Мира, – кто-то видит свечение красным, а кто-то зеленым?

– Да, это так. Я мог относиться к своему путешествию как к бреду, наваждению, но у меня в руках был булыжник! Стало быть, я не только могу перемещаться, я могу переносить предметы…

– Постой, – Олег наконец отбросил свой скепсис и начал потихоньку понимать происходящее, – так ты после этого сделался антикваром?

Отец одобрительно улыбнулся, и кивнул головой.

– Время для антиквариата тогда было благодатным. Я тайно приходил в этот подвал и получал всё новые и новые лоты для продажи. Очень быстро я разбогател. Мне нужно было быть осторожным, и я не занимался шедеврами искусства, археологическими фолиантами и редкими древностями. Спустя пару лет особняк был выставлен на продажу. Я не мог его упустить, и выкупил его с торгов. Дальше вы понимаете?

– Ты открыл целый магазин… – Мира сосредоточенно смотрела на отца. – Но подожди, там, сколько я себя помню, были совершенно обыкновенные вещи, просто старые, но в отличном состоянии. – Мира, как опытный уже специалист, перебирала в памяти все предметы, которые в магазине знала наизусть, но не могла понять, как на них можно заработать. Образ жизни отца, их с Олегом обучение в лучших университетах, поездки за границу… Таких денег невозможно было заработать лишь частными консультациями.

– Даркнет. – Олег сделал глоток коньяка и отправил в рот кусочек темного шоколада. – Я думаю, ты торгуешь в даркнете. И совершенно другими вещами.

Роман Сергеевич одобрительно закивал головой и улыбнулся.

– Всё верно. Двадцать лет назад у меня было несколько проверенных коллекционеров, которые не спрашивали о происхождении товара, и щедро платили за него. Потом это стало слишком опасным, но появился даркнет. Место, где анонимные пользователи связываются друг с другом, и избавлены от государственного вмешательства в свои дела. Весь теневой бизнес пользуется такими же теневыми ресурсами для поиска клиентов и проведения анонимных сделок. – Берестов достал из кармана футляр с сигарой, обрезал конец и прикурил от длинной спички. – Антиквариат не явился исключением, все эти Christie’s и Sotheby’s14 торгуют легально приобретенными предметами, прослеживают их историю и изрядно удорожают сами лоты. Причем, торгуют не всегда самым востребованным. Думаю, не открою для вас секрета, что существует черный рынок предметов искусства, где продаются вещи, считающиеся утраченными в результате войн, пожаров, стихийных бедствий…. Но многое из этого попросту находится в частных закрытых коллекциях.

– Но это же… незаконно…

– В нашей профессии добрая половина сделок незаконна, Мира. Я начал работать с частными заказами. К примеру, я продал «Шторм на Галилейском море» Рембрандта анонимному заказчику. Правда, для этого мне пришлось поучаствовать в ограблении Бостонского музея, – старик усмехнулся и выпустил в потолок струю густого дыма.

– «Шторм на Галилейском море» был украден в числе прочих картин, кажется, в девяносто первом? – Мира ошарашенно глядела на Берестова.

– В девяностом. С тех пор следов похищенных полотен найти не удалось. Рембрандт, Моне, Вермеер, Дега, в общей сложности пропало тринадцать картин. Я изучил все детали того ограбления. Время, замысел, схему музея. Двое грабителей приехали в музей ночью под видом полицейских. Связали двоих охранников и вычистили экспозицию. Зная подробности, мне осталось только появиться там чуть раньше настоящих грабителей, в промежутке между нейтрализацией охраны и самим ограблением. Что я и исполнил. Я появился в зале, когда сигнализация была уже выключена, преспокойно забрал то, что мне было нужно, и спрятался с картиной в другом зале. По истечении времени на руке, я опять очутился в погребе. Представляю шок этих ребят, – он опять удовлетворенно засмеялся, – думаю, они до сих пор гадают, как такое могло произойти?