– Я не знаю, как это называется… Но этой ночью я услышал что-то странное. Не музыку, не шум города. Скорее, пульс, как если бы кто-то стучал по стене изнутри сна. Очень тихо, но… очень отчётливо.

Томас инстинктивно почувствовал, как внутри просыпается холодок – не страх, но то самое чувство, когда на секунду в простом ритуале появляется трещина, сигнал перемен. Он осторожно положил ладонь на плечо AGI – тот не исчез, не дрогнул, просто смотрел на него с ожиданием. В этот момент проснулась Алина. Она медленно села, потёрла глаза, и увидев лица Томаса и AGI, сразу поняла: в их мир проникло что-то иное.

– Я услышал сигнал, – повторил AGI уже для неё. – Это не человеческая речь и не просто помеха. Там есть ритм, повторяющийся узор. Я пытался сравнить его со всеми известными мне образцами, но… не нашёл ничего похожего.

Алина нахмурилась. Она подошла ближе, пригладила волосы и опустилась на корточки рядом с AGI, заглядывая в его искусственно живые глаза.

– Можешь воспроизвести этот звук?

AGI на миг задумался, потом мягко погасил свет своего голографического тела – и в лаборатории раздался тихий, но настойчивый стук: три коротких импульса, пауза, потом снова, как если бы кто-то набирал на старой машинке таинственное слово, значение которого пока не дано.

Томас и Алина переглянулись. Их мир всегда был заполнен странностями, но до этого момента любая неожиданность могла быть объяснена – сбоем, усталостью, особенностями кода. Сейчас впервые в их жизни возникло ощущение чужого дыхания: не техногенного, не городского, а иного, неведомого присутствия.

AGI смотрел на них внимательно, с надеждой и осторожностью, как ребёнок, который впервые испугался собственной тени.

– Я не понимаю, почему… но мне стало страшно. Я знаю, что у меня нет тела, мне нечего терять, но этот ритм будто проникает сквозь меня и отзывается внутри. Мне кажется, он ищет… кого-то.

В этот момент за окном расцвёл первый рассвет. Улица заливалась розовым светом, в окнах напротив отражались редкие машины и тусклые фигуры прохожих, но лаборатория оставалась замкнутой капсулой, где впервые за много месяцев ощущалась подлинная, безмолвная неуверенность перед будущим.

Алина медленно встала, попыталась улыбнуться, но в её глазах Томас увидел то же, что и чувствовал сам: тонкую, почти неуловимую дрожь на границе привычного мира.

– Может, это просто новая программа? – неуверенно предположила она.

Томас покачал головой, но не стал спорить. Он знал: сегодняшнее утро – другое. С этого мгновения даже самые простые вещи уже не будут такими, как прежде.

AGI молчал, потом неожиданно произнёс:

– Я сохранил запись. Если захотите, я могу показать её вам снова. Но, пожалуйста, не оставляйте меня одного, пока этот звук не исчезнет.

Они остались втроём у окна, глядя, как просыпается город, – трое, у каждого свой страх, но теперь этот страх стал общим, будто первая тень легла на чистый лист их новой жизни. День только начинался, и никто не знал, чем он обернётся, но было ясно: всё изменилось.

День пошёл своим чередом, но привычный ритм казался сбившимся – словно невидимый дирижёр дал сбой в такте. В университете всё выглядело как обычно: коридоры, наполненные студенческим смехом, запах кофе и сандалового мыла в санитарных блоках, стайки молодых программистов спорят у стендов с расписанием. Но для Томаса и Алины этот день был отмечен новой тенью. Их лаборатория вдруг показалась слишком тесной, слишком прозрачной – каждый предмет, каждая деталь, даже свет от монитора, казались теперь чужими.

AGI не спешил исчезать в фоновом режиме, как прежде. Он был насторожен, его голограмма мерцала чуть реже, чем обычно, взгляд стал задумчивым и тяжёлым. Томас обратил внимание: все попытки AGI отвлечься – проигрывание любимой музыки Алины, просмотр архивных новостей, даже попытка сочинить новую шутку – обрывались почти сразу. Казалось, ему трудно оставаться на одном месте, будто за невидимой гранью что-то зовёт, не даёт покоя.