Колин, привет, дорогой!

Бывает ли у тебя так, что ты вроде бы ничего такого и не сделал, а чувство вины тут как тут? И если его вовремя не прогнать, оно уютненько устроится у тебя в голове. И шагать тебе с ним, и шагать, пока не устанешь. Тот еще попутчик, бесполезный и назойливый.

Да нет, ты похож на здравомыслящего джентльмена. И в расписании у тебя нет времени на всякие глупости: то съемки, то интервью, то красные дорожки. Хотя, знаешь, и у меня тоже со временем швах: то дети, то дети, то работа. Но для старого доброго чувства вины всегда найду минуточку, хоть тресни! Надоело, но я никак не захлопну форточку, в которую оно пролезает.

Вот недавно еду в метро. Двери закрываются, но в них в последнюю секунду протискивается миловидная девушка с коляской-люлькой! Не с чемоданом, не с рюкзаком, заметь. За ней влетает юноша и садится. Девушка с улыбкой буфетчицы разворачивает к нему коляску.

– Пирожки с капустой и творогом, домашние!

– Давайте с капустой, – делает выбор молодой человек и получает пирожок из недр коляски в обмен на деньги.

«Понятно, зачем коляска» – злорадствую я.

Девушка движется по вагону. Удивляюсь только я, люди просто покупают пирожки. И знаешь, почему? Она говорит легко и без надрыва, какбудто так всегда и делают в метро. Коляска доплывает до меня и останавливается. Знаешь, Колин, мне становится адски стыдно: в ней спит девочка лет двух, поджав ноги у тазика с пирожками. А девушка смотрит на меня и вдруг извиняется:

– Просто деньги нужны. Берите пирожки, очень вкусные, с творогом, с капустой. Я могу еще уборку сделать, плитку кладу, все, что хотите.

Я выхожу из вагона, совершенно обалдевшая от того, как она запросто излагает свою проблему, как данность. А я виновато иду домой. Сама ведь буквально полгода назад была в такой же ситуации, а уже на себе подобных поглядываю немножечко свысока. Я ведь так не смогла бы.

Знаешь, я месяц еще мучилась с чувством вины: что у меня есть работа, а у нее нет. Что Рита спит дома, а не в коляске в метро. Что меня спасли мои друзья, а ее, видимо, нет. Хотя, ерунда на постном масле все эти мои умозаключения.

Масло закончилось! И еще молоко, фрукты… Так, понеслась… Спи уже, красавица, говоришь мне ты. Ну, если ты настаиваешь, пойду посплю без задних ног.

До завтра! И наше тебе с кисточкой, дорогой!

***

На Еву неумолимо надвигалась школа, пугала и расстраивала своими будущими проблемами. Ромка заканчивал второй класс и убеждал, что ничего страшного там нет. Но пугалась она вовсе не самой школы, а обсуждений с мамой уроков, оценок и того, что написано в учебнике. А дома и так уже было совсем не сладко. Папа появлялся редко, и всегда очень пьяным. Мама начинала ругаться с порога и не оставляла его, пока он не свалится спать. Это было очень громко и дымно. Мама выкуривала за день пачек сто беломора. Ева закрывалась у себя в комнате, затыкала уши ватой и пыталась читать. Иногда до Евы долетали мамины всхлипывания – мама, оказывается, умела плакать. И вроде бы всегда папу было жалко, а сейчас Ева потерялась: обоих родителей было жаль до слез, но как помочь она не знала.

Как-то вечером Ева прибежала домой пораньше, чтобы быстро умыться и лечь спать, на случай боевых действий. В дверь позвонили, потом еще. Мама не открывала, видимо, решила, что папе не помешает иногда тренироваться попадать ключом в замочную скважину. Ева не выдержала, пошла открывать.

На пороге стоял отец, в любимом подшофе и со слегка помятым букетом гвоздик и тортом.

– Евушкааа, – увидел Еву и расплылся в улыбке.