– Ты у меня талантище! Скоро сирень зацветет, будем здесь букеты с тобой писать.

– Папка, не учи меня цветы рисовать, мне люди больше нравятся. Их проще, а цветы труднее. У меня не получится как у тебя. Вон я Ромку нарисовала, он как живой получился. Если бы нос еще пририсовать – был бы прям настоящий. Но носы мне не нравятся. Без них лучше.

Так они и жили. Ева постепенно привыкла, что дом – это место, где ты ешь, спишь и отбываешь наказания. С отцом было как на вулкане, но от него никогда не веяло опасностью. Ее дни проходили теперь в ожидании, когда отец протрезвеет и сможет с ней поиграть или поведет ее в поход. Ожидания сбывались все реже. А когда начались запои, Ева, дети из студии и дядя Гога Лисицкий ждали его возвращения в сознание. Они с Ромой отгоняли друзей-собутыльников, сидели рядом, заваривали мятный чай. И только мама была невозмутима.

Евина мать одиноким парусным фрегатом лавировала по семейной гавани и палила изо всех пушек. Удивительно, что в одном из московских институтов она преподавала русский и литературу, а не фехтование и самбо. Высокая, на голову выше отца, со спиной невероятной прямоты, противоречащей существованию лордозов и кифозов, всегда готовая броситься защищать Бродского и обличать Брежнева, спорить с тихо покуривающим в сторонке Горьким и требовать подарить уже народу Булгакова. Любая передача по телевизору о советских писателях приводила Татьяну Всеволодовну в полную боевую готовность. Она размахивала руками, дымила беломором, ругалась и произносила фамилии, которые были известны только ей, а затем уединялась в своей комнате и погружалась в целительное чтение. Отец, кстати, никогда не курил дома, а мать даже не замечала, что курит.

Татьяна выросла в маленьком городке на Волге. После войны ее ровесники получали удовольствие от одной только жизни: носились по улицам, играли в казаков-разбойников, торчали на пляже. Татьяна вечно сидела на крыльце или в доме и читала. И еще – стоя в очередях, по дороге в школу, намывая посуду, в кровати перед сном. Если уже сделала уроки. Анна Семеновна не знала, что с дочерью не так, но не оставляла надежду ее растормошить. Если б отец не погиб на фронте, все было бы легче.

– Танюш, погуляла бы. Жарко сегодня, сходи на Волгу. Все ребята уже там.

– Не хочу.

– И Вася тоже там. Он сегодня два раза заходил, спрашивал про тебя. В Саратов уезжает, в техникум поступать.

– Мам, ты мне мешаешь.

– Да что ты там хочешь найти, в своих книгах?!

– Мама, я правду ищу! Мне правда важна, а не: «ой, пожалуйста, будьте любезны, не могли бы вы…». Все – ложь и притворство. И скука. Я хочу понять, как на самом деле все обстоит, и для чего. Но ни в одной книге не нашла. А если еще раз про Василия напомнишь, я с тобой разговаривать перестану.

Учиться Татьяна уехала в Москву, в педагогический. В столице осталась преподавать и вечно читать. В библиотеке и нашел ее отец. Может быть, он ей в самом начале показался похожим на Маршака, или Катаева, или Алексея Толстого. А может, стихи ей писал красивые. Но скорее всего она за чтением вообще не заметила, что он стал проводить с нею время, а потом и вовсе остался рядом. Когда предложил пожениться, молчание расценил как согласие. А потом она дочитала книгу, но было уже поздно. И мама впала в неистовство. Евино появление на свет стало результатом временного примирения двух воинствующих сторон или вовсе недоразумения. Сложно сказать, какой представляли семейную жизнь два человека, не способные договориться вообще ни о чем, и не испытывающие ни малейшего желания слышать друг друга.