– Вижу павильон, – продолжил он, – А вокруг него люди толпятся. Рядом машина ментовская. Еще ленточки натянули. Такие, как в фильмах, может кто обращал внимание. Американские ленты – они из какого-то полиэтилена, не то что у нас веревка с красными тряпочками. Подхожу, спрашиваю, а мне говорят: «Нас к себе Америка забирает. Вот они уже и гуманитарную помощь раздают». Я еще удивился – как так? Любому прохожему на улице что ли? Так у них быстро все уйдет. По два-три раза в одни руки… Это же наши люди, наши такое быстро сообразят.

– А что мы отделяемся и присоединяемся тебя, значит не удивило? – Усмехнулся заммех, желавший не усомниться, а, скорее, придать Горохову какой-то дополнительной энергии в его рассказе.

– Про это я вообще молчу, это само собой. – Оказалось, не так все просто. Детям, правда без всяких вопросов по шоколадке раздавали – эти «Баунти», «Марс».

– И «сникерс» – вставил заммех.

– Да помолчи ты, – послышался женский голос, – сам как «сникерс» уже.

Вообще заммех был сегодня такой не один. Всеобщее настроение было определенно нерабочим. Розыгрыш, то, что выглядело как розыгрыш, судя по всему, являл собой нечто несоразмерно большее, чем просто шутка, «прошученная» по ТВ.

– Ну так вот, продолжил Горохов, – подхожу я к этой палатке. Она как наша армейская, да я говорил… Подхожу, сквозь толпу просачиваюсь и вижу – у входа стоят полицейские… Не российские менты, а именно полицейские. Форма точь-в-точь как в фильмах. Фуражки уголками такие. Сами здоровые, аж страшно. В общем не то что российские.

– Для тебя российские – уже чужие, значит, – пробурчал Михалыч. Для него такой настрой был вполне естественен – старшее поколение, ничего тут не поделаешь. Он и по поводу развала Союза на митинг коммунистов ходил и ГКЧП поддерживал. Такой вот человек. Брагин же, как и многие, избавился от партбилета. Сделал он это еще в 1990-м году.

Выдержав короткую паузу, давая Михалычу возможность проворчаться, Горохов продолжил:

– Захожу в палатку, а там столы расставлены. Еще какие-то пластмассовые ящики для бумаг стоят. За столами по двое человек сидят. Мужики и женщины. Все по-русски говорят. Как я понял, и как потом говорили – это уехавшие в разное время. Кто пять лет назад, кто в семидесятые еще. Я даже заметил, что некоторые чуть-чуть с акцентом говорят. Удивительное дело – вот я бы хоть через десять, хоть через двадцать лет так же говорил бы… Этого я не представляю, как они…

– У них бы и спросил, – снова встрял Михалыч, – Сначала Родину продали, а потом приехали обратно, чтобы всех купить. Хрена им!

Михалыча стали пытаться утихомирить, мотивируя это тем, что заммеху, как и остальным до него, нужно было прослушать всю историю во всех необходимых подробностях.

– За одним столом меня записали в журнал, – продолжил Горохов, – Журнал не такой как у нас. У них все листы скреплены вертикально, так, что получается такой большой блокнот. Это за первым столом. За вторым мне выдали пригласительный на получение талона. Не сам талон, а именно пригласительный. Талоны там, на улице, то есть в палатках не раздавали. За третьим столом у меня спросили, есть ли у меня паспорт. Представьте, он у меня был – я хотел в обед заскочить в ГАИ. Сейчас так сделали, что можно на техосмотр заранее записаться. Вот я и хотел… В другой раз съезжу… Когда узнали, что у меня паспорт, то предложили зайти в другое отделение павильона – оно было за завесой. Все шли к выходу посередине, а у кого паспорт – те за завесу и там один стол и штабеля коробок кругом. За столом тетка и еще один полицейский. Такой же мордоворот, как и те, что у входа. Посмотрели паспорт, записали, и дали коробку. Сказали, чтобы вышел с противоположной стороны. С той, что к дому повернута. Она ленточками огорожена была. Сказали, чтобы вышел незаметно и прошел дальше двором. Это чтобы ажиотаж не создавать. Они знают что да как, это мы зря думаем, что они такие наивные.