– Вообще-то – да, – Алена упрямится. Ей же так нравилось упрямиться, но только не в саркастических спорах. С Камиллой у нее другие отношения.

На лице Крыловой застывает осуждающая ухмылка. И взгляд такой же. Принижающий, ударяющий легко об стенку.

– Тебя нет в нашей группе вконтакте, – бить фактами хорошо. Алена так не умела.

– Потому что я отказалась.

Ей становится еще смешнее.

– Он тебя взял, и ты отказалась? – насмешливый голос повышается, и компания девочек рядом пытается незаметно обернуться. – Конечно.

О, такие фокусы еще никто не выделывал? Не привыкли к охреневшим Аленам, которые добровольно отказываются от короны? Такое тоже бывает.

– Я просто не хочу петь, – продолжает спокойно Ларина, не пуская в ход ядовитые взгляды и кривые усмешки. Сколько можно говорить, это не ее конек. Крылова с каким-то облегчением и ожидаемым осознанием вздыхает, теряя интерес и по инерции поворачиваясь к вернувшейся Ленке.

– Так мы и думали, что он пошутил, – ее голос не злобный. Камиллу хотелось не любить все больше и больше из-за ее войны, которую она не вела в открытую. – Ты многое пропускаешь. EverGreen2, день школы, концерт в конце года… – ежегодные мероприятия, которые никто, кроме хористов, их родителей и учителей не посещает. Впрочем, EverGreen любили даже ученики, а Алена понятия не имела, что это вообще.

– Ах, горе какое.

– …И после дня школы хористы обычно остаются, чтобы прибраться. Без учителей. Можно делать, что угодно.

– Как тогда, ты сломала микрофон, помнишь? – добавляет Ленка.

– А ты взяла себе белое платье.

Да они тут ебнутые что ли все?

Они могли начать разговаривать друг с другом ни с того ни с сего: однажды, они это сделали на информатике, пока Ленка писала коды на доске, и Камилла начала ее исправлять, и у них завязался разговор. Да они просто решили, что могут многое себе позволить. Все учителя ставят в пример их маски и заставляют других носить? Травкин считал их одними из лучших, а они тырят и портят собственность гимназии? Алене стало противно от одной мысли, что Травкин понятия не имеет. Что никто из учителей не знает. Хотя такие вещи и не положено знать взрослым.

Да они же грязные лгуньи. Ужасные.

Алене она окончательно перестала нравиться. Ее натянутая улыбка пропадает, а взгляд начинает бегать по ним двоим; начинает осматривать, как взволнованный родитель. Придет ли она посмотреть их концерты? Она придет. Она придет, наденет белое платье, или какие там хористы надевают, встанет плечом к плечу с Камиллой и споет.

Ах, мечты. Камилла красиво пела. Ей далеко карабкаться до ее вершин. Или на жопе катиться до ее дна.

– Вы это делали?

А в голове вечное:

Я не хочу петь.

Я никогда не хотела петь.

Меня не интересует пение.

Меня интересует правда.

– А ты не сделаешь. Потому что будешь делать физику или что ты еще там будешь учить.

Опять прошлогоднее дежурство.

Взгляд Камиллы уже остыл и вернулся к Ленке; и вообще, они начали медленно растворяться в воздухе, исчезать, как мираж на асфальте, а Алена все еще смотрела в угол, за который они завернули. Взгляд долго не двигался.

Как и она, никогда никуда не двигается.

Никогда ничего не делает.

И узнав о плохих вещах или хороших, ничего не делает. Избегает и хорошее, и плохое.

Милена разговорами ведет ее обратно, до нужного кабинета, а Алена чувствует себя призраком. Если она захочет, она уйдет и останется незамеченной. Она свернет в другой коридор, и Милена не заметит. Она надеется, что не заметит. И действительно: поднявшись по лестнице, Алена вдруг застывает, растирая кончики пальцев друг об друга.

Милена останавливается в двух метрах.