– Помнишь, мы смотрели кино про военную операцию по взрыву дамб? – некстати спросил он.

– Не надо, – попросила она.

– Я думаю, твоя сестра просто травматик, – обнадеживающе сказал он. – В детстве она попала в тяжелую жизненную ситуацию.

– Моя сестра – спущенное с цепи биполярное чудовище, – возразила Кристина, которую трудно было обмануть. – А травматики – это те, кто оказывается в радиусе ее действия без каски. Так что насчет типа наследования?

– Я думаю, передается от матери к ребенку непосредственно. А ты разве веришь в генетику? Я считал тебя адептом теории объектных отношений8.

– Мне все равно, – мрачно вздохнула Кристина. – У нас с Женей одинаковая генетика, и одинаково запоротые объектные отношения. В детстве я находилась ровно в той же тяжелой жизненной ситуации, что и она. Своих детей я попыталась защитить от себя няньками и школами-пансионами, но кто его знает, какой сюрприз ждет меня, скажем, через поколение.

– Объектные отношения ни у кого не бывают запороты одинаково, – сказал он. – Даже если формируются в контакте с одной и той же матерью. Или, в вашем случае, мачехой. Все дети разные, да и мать меняется с каждым днем. Как говорил Гераклит, в одной реке нельзя утопиться дважды.

Официант вернулся с двумя тарелками. Лежавшие на них стейки еще пульсировали внутренними соками.

– Разрежьте, пожалуйста, стейки посередине и проверьте степень прожарки, – скомандовал юноша развязно-вежливым тоном, характерным для московской сферы услуг.

Степень прожарки, однако, оказалась отличной. Кристина склонилась над тарелкой, в которую вытекла горячая розоватая жидкость.

– Меня иногда одолевает желание стать вегетарианкой, – проговорила она, завороженно глядя на расползавшийся круг.

– Меня нет, – признался он, окуная кусок стейка в травяной соус.

– Это потому, что ты не одержим комплексом жертвы, – сказала Кристина. – А я все время чувствую себя агнцем, посланным на заклание, и чрезмерно идентифицируюсь с собственной едой.

– Это потому, что у меня нет отщепленной агрессии, в первую очередь, – заметил он.

Кристина показала ему язык.

– Ты похожа на невоспитанную змею, – сказал он.

– Ты бы предпочел, чтобы я походила на воспитанную? – удивилась она.

Образ воспитанной змеи снова напомнил о Маше.

– Кстати, о змеях, – сказала Кристина, деловито отрезая от стейка кусок и отправляя его в рот, предварительно приправив соусами и гарниром.

– Ничего так ты держишь желания под контролем, – похвалил он, наблюдая за ее обстоятельностью.

– Змеи, оказывается, исключительно застенчивы, – закусывая стейк ломтиком запеченной кукурузы, сообщила она. – Поскольку они практически слепы и глухи, им крайне трудно ориентироваться в человеческом обществе.

– Поэтому мы видим так мало змей на улицах и в метро, – догадался он.

– Вот именно, – кивнула она. – Мир, созданный людьми, их пугает. При движении они в значительной степени полагаются на осязание, а точнее – на мельчайшие колебания температуры окружающей среды.

– Поэтому когда змея с мороза заползает в теплый ресторан…

– … она столбенеет от ужаса.

– Блин, ты внушила мне невыносимое сочувствие к змеям, – покачал головой он. – Теперь как увижу змею, буду стараться что-нибудь для нее сделать.

– Люди часто паникуют, если змея заползает в их жилище, и пытаются ее убить, но змея в подавляющем большинстве случаев попадает в человеческое жилище случайно, сбиваясь с пути, и паникует гораздо сильнее. – Кристина покатала ножку бокала между двух пальцев, глядя, как волны электрического света распространялись в рубиновой структуре вина.

Мужчина и женщина, молчавшие за соседним столиком, снова неодобрительно посмотрели на них и тяжело вздохнули. Очевидно, их разговоры, которыми он весьма дорожил, не на всех производили положительное впечатление. Он решил сменить игривый тон на деловой.