Ох, какой стыд! Неужто я разговариваю с частичками ванильного сахара и корицы?! Моя нездоровая фантазия когда-нибудь – так и знайте! – сведёт меня на Квазар. Хотя, с другой точки зрения, к чему эти сомнения и уныния? Может, когда-нибудь, я напишу о фантазии одиночества книгу и разошлю её во все далёкие галактики и соседние Вселенные. Может быть когда-нибудь так случится, что кто-то с восторгом подбежит к заброшенному и скитающемуся по звёздной пыли, маргиналу, и, признав во мне автора, попросит автограф, – мол, «вы были правы в своём одиночестве, – оно открыло для меня новое видение привычному».

Я открою микрокосмос посредством скрещивания ингредиентов разных напитков; это будет супер взрыв во всех прессах! Витаминизированный энергетический дринк, замешанный на сахарном афродизиаке! Всякая частичка материи останется в восторге! Пространство стен моего Космоса треснет по швам своих меридианов и параллелей, и, точно тягучая резинка, разогретая от вскружения своей головы, шлёпнется воедино. Зимы, вёсны, лета́, года, дожди, печали, метели, одиночества, листопады и потери, быть может, сменят тогда свой магнитный полюс; стрелка компаса задастся оборотами в ритме смерти; безмозглые черепки, сбившись в груду костей, падут туда, где их уже заждались, а их освобождённые души растворятся в эфирах.

Космомиксер готов, только нажми на него и тогда все запоёт! Руты, шоколадные космеи, голубые лотосы, имбирные ульи, монарды, лаванды и фиалки; невиданные зелёные травы; сорта различных упругих, кисло-золотых животиков алычи – крошек звёзд; кокосовая стружка мерцающих эфиров; сливовый джем материи; перцовый огонь лучей солнца; кофейная пенка недавно лопнувших туманом планет… Все это уже было в отдельности, но теперь, – насытившись миллиардом эмоций и состояний, сочетающихся гармонией, и искусно проникающих открытыми глазами, ртами и лёгкими, – сплетётся в цельный микс! Теперь это будет возможно: на это будут работать ранее не используемые, невиданные и неисследованные ощущения, отношения, органы, эмоции и прозрения.

Всё превратится в своего рода мочалку с миксопроизводным гелем для душа, чтобы массажными движениями собирать со спинки ясельной Вселенной (прародительницы всякой Вселенной), – все ещё сидящей в ванной, – воспоминания её зарождения – то есть просвет и прозрачность чистоты. Мы станем губками обмывания той детской и невинной, радостной и искренней спинки Вселенной, которая одним своим смехом ляжет бальзамом на дряхлую персонализацию спины теперешнего эфира. Подобно тому, как расцветают поздно родящие женщины; как они со своим чадом на руках обретают второе дыхание и силу бороться с воспоминаниями о своей трансцендентной старости, эта женщина – с губкой в руках – будет мыть, – поглаживая воспоминаниями своей юности, – спинку малыша тех своих первых воспоминаний, когда её саму обмывали в этой ванночке.

Растёт Вселенная; растут органы и аппетит…

Как же там они, не видимые под микроскопом, но ощущаемые эфиром, меня составляющим, как же они умудряются жить во времени? Хотя, куда уж там, наверняка они даже не догадываются, что их мир – в отличие от моего, даже не расширяется, – время обходит их стороной; одна только смерть…

А если нет времени, как оно может быть «потрачено впустую»?..

Видели ли они солнце таким, каким я раньше видел его вблизи, каждый световой день?.. Впрочем, откуда им это может быть известно? Наверное, их солнце — искажённая рефракция отражения здешнего солнца; надир, плавающий у них в заиндевевших волнах волос неба.

Как же всё взыгралось красками; полицейские поскидывали шлемы, и, оставаясь под покровительством Мединита, унифицировались осознанностью глаз, позастывав кто как – точно под взглядом василиска. Наконец-то я услышал в своей голове тишину; их муравейник закрылся. Теперь им не придётся быть обласканными мирным сном. Только теперь их мирок возрос так, словно очутился в картинной галерее модернистского творчества, с ароматом сырых катакомб; без света; с зажжёнными свечами в руках. Весь сводчатый потолок занавешен картинами; с них скапывает воск; в просветах между занавесью картин