На его любимой фотографии был изображен араб в белых шароварах и колышущейся на ветру рубашке, он стоял на черепице одного из домов и держал, по какой-то непонятной причине, ракетку для бадминтона. Он выглядел так, будто моментом ранее вернул улетевший волан команде внизу, и может быть даже, подумал Рами, девушке, обнимающей стакан со льдом, или мальчику с саквояжем, игравшему музыку на заборе.

В ясное утро с самых высоких точек обзора Бейт-Джалы можно увидеть Средиземное море с одной стороны и Мертвое море с другой.

Глаза разбегаются. Внизу, в долине, есть фруктовый сад, смотровая башня, террасированное поле, крыша синагоги, минарет, ворота казармы, вереница паутинных сетей, навешанных на оставшиеся деревья.

Задержитесь здесь подольше, присмотритесь к долине, и вы начнете замечать вырастающие по одной и той же схеме поселения вокруг Иерусалима: красная черепица, красная черепица, красная черепица.

Дома сжимаются, формируя идеально ровный круг: край сокращающегося легкого.

В течение первых двух лет на каждой лекции Бассам опускал руку в карман пиджака и доставал браслет Абир.

Он боялся надевать его, ведь нить могла оборваться, вместо этого только сжимал его в ладони, поднимал в воздух, показывал аудитории: красные бусины, розовые бусины, оранжевые бусины, желтые бусины.

– Это, – говорил он, – самые дорогие конфеты в мире.

Когда Бассам ехал домой один после лекции, передвижной КПП приказал ему выйти из машины. Был жаркий день. Рамадан. Солнце все еще стояло высоко в зените. Он сделал шаг вперед, тень упала под косым углом на асфальт.

– Покажите мне свои руки, покажите руки!

Солдат была из старшего поколения, седина уже коснулась ее волос. Ему послышался русский акцент. На бедре висела винтовка, которую она внезапно вскинула и направила на Бассама.

– Что это? Что это за хрень?

Бассам развернул к себе поднятую руку, уставился на нее несколько секунд. Чем бы это ни было, оно ему не принадлежало. Ладонь была измазана чем-то розовым. Он понятия не имел почему. Он поднес руку к носу. Пахло чем-то сладким.

– На колени! Сука, на колени!

Бассам встал на колени на пыльной обочине дороги. Повернулся лицом на восток, на тот случай, если его долго продержат в таком положении: так он сможет молиться.

К нему подбежали другие солдаты. Бассам снова уставился на свою руку. Ему на секунду захотелось лизнуть розовую глазурь, но он вовремя вспомнил про пост.

– Подними рубашку! Подними рубашку, я сказала!

На мгновение стыд пропал, даже стыд оголять свое тело перед женщиной. Волна негодования. Бунт. Он задрал рубашку по грудь. Солдаты сделали другой шаг вперед.

Приклад винтовки врезался ему в спину. Его толкали лицом вниз. На лицо легла пыль. Черные ботинки. Женщина надела на руки пластиковые стяжки. Его дернули за волосы и потащили на заднее сидение джипа.

Позже в отделении, после пятичасового допроса, в сумерках, она смягчилась и сказала Бассаму: Простите, конечно, но и «Семтекс» оставляет розово-оранжевые следы на руках.

После этого случая Бассам никогда не показывал конфетный браслет на лекциях.

Во время Рамадана передвижных КПП больше обычного: патрульные группы на машинах останавливают кого хотят, военные джипы перекрывают дороги, солдаты сидят на корточках, вокруг расставлены оранжевые конусы, на проезжающие машины смотрят винтовки.

На закате, когда период поста подходит к концу, КПП встречались особенно часто: на этом этапе мусульмане ходили раздраженные, усталые, голодные и жаждущие сигареты. Требования остановиться вызывали у них агрессию. Бассаму казалось, что солдаты находили в этом удовольствие. Они хотели конфронтации. Она оправдывала их, подумал он.