Дальше он проехал мимо величественных палестинских вилл с видом на долину; многие из них пустовали, были бедно обставлены, хозяева давно уехали, иммигрировали, двери заперты, окна запечатаны досками.

Дома-портреты. Другая эпоха. Больше одиночества, меньше гнева.

Этот город не переставал его удивлять: он частенько видел, как на стенах ресторанов вывешивали тонкие розовые пакеты с едой как дань местному обычаю не выкидывать никакую еда на помойку.

Сначала хлеб раздается нуждающимся или бедным, поэтому пакеты аккуратно завязывают на узел и кладут сверху какого-либо забора или стены.

Чаще всего они остаются нетронутыми. Тогда еду отдают животным, и эта традиция более пожилого поколения Бейт-Джалы – как христианского, так и мусульманского – ходить по городу ранним утром вверх и вниз по улицам и заботливо развязывать пакет за пакетом, маленькие розовые сумочки.

В Бейт-Джале часто можно увидеть, как птица опускается на стену, чтобы взять кусочек хлеба, а бывает и так, что весь розовый пакет поднимается в воздух над городом.

В молодости Рами был вечным приколистом, школьным клоуном. Ухмылка дополняла его робкую натуру. Он носился по коридорам на переменах, быстро, громко, дыхание сбивалось, и он не знал, как с этим бороться. Он поставил консервную банку с грязной водой сверху на дверь классной комнаты, чтобы учитель вошел, а она упала и обрызгала его.

Когда его исключили, Рами подпрыгнул перед школьными воротами, цокнул каблуками, как Чарли Чаплин, и ушел, ни разу не обернувшись.

Внутри его трясло от страха: ему тринадцать, и он понятия не имеет, чем теперь заниматься.

Единственное, к чему он проявил интерес в технологическом колледже, – дизайн печатных материалов. Его привлекали разные цвета и формы.

Апейрогон: геометрическая форма со счетно-бесконечным количеством сторон.

Счетное множество можно назвать по-простому – «бесконечность». Она начинается с нуля, отсчитывается при помощи натуральных чисел, и даже если делать это целую вечность, все равно можно добраться до любой точки Вселенной в течение заданного периода времени.

Рами всегда казалось, что пыли больше всего на Западном берегу. Пыль на машинах. Пыль на подоконниках. Пыль на руле мотоцикла. Пыль в шлеме. Пыль на ресницах.

За поворотом он плавно нажал на педаль тормоза и остановился за вставшими в очередь машинами. Мальчик пятился назад и тянул металлическую тележку с чаем, собираясь загрузить ее в багажник фургона. Колонна машин ждала, пока он справится, водители, высунувшие локти наружу, барабанили пальцами по внешней стороне двери, дым от их сигарет поднимался из опущенных окон.

Если бы это произошло в Иерусалиме, он бы просигналил и объехал тележку как обычно, а сейчас он терпеливо ждал, двигатель спокойно урчал, спидометр не дергался, включился вентилятор, день был монотонный, немного прохладный, над крышами домов поднялась большая стая стрижей.

Однажды Бассам показал ему архивные фотографии: древние палестинские деревни на окраине долины. Это были одни из самых красивых домов, которые Рами когда-либо видел. Быт Османской империи. Быт после раздела Османской империи. Быт под мандатом Трансиордании.

На одной из них был изображен мальчик лет восьми-девяти, он шагал вдоль филигранного кованого железного забора, одетый в накрахмаленную белую рубашку и темные штаны. Волосы аккуратно убраны назад, в руке небольшой кожаный саквояж. В другой он держал хворостину и тарабанил ею по центру металлических прутьев.

На другой фотографии – очень красивая женщина в больших черных солнечных очках, она сидела на веранде в тени абрикосового дерева, в длинном белом платье, с оголенными изящными плечами, приложив большой стакан воды со льдом к щеке, несколько листиков мяты плавали в стакане. Она улыбалась на камеру так, будто в ее стакане можно было найти всю прохладу мира.