Помню как, выходя из дома, натягивала на себя улыбку, “брала себя в руки” и шла. И ни одна живая душа не поняла бы, что я в глубокой ментальной яме.

Однажды мне стало так плохо, что я решила написать короткий рассказ. Как-то сублимировать свое “плохо”, облечь в слова. Ведь это у меня хорошо получалось.

“Звезда по имени…”

2.05.14

Как тут темно и немного страшно. Не могу дышать. И, кажется, дышать вовсе и не нужно.

Странно. Вот только что я играла с младшей сестрёнкой, и вдруг такая темнота.

Внизу толпились люди. Кто-то громко закричал, но это был скорее не крик, а вой. Протяжный, пробирающий. От этого воя по телу побежали мурашки.

Над кукольного вида девочкой склонилась женщина. Она была молода, но на висках уже серебрилась седина. Это она издавала этот пронзительный звук, не то плач, не то рык животного. Женщину обступили люди, кто-то охал, кто-то, не отрывая от уха своего телефона, расталкивал толпу и пытался схватить и увести женщину подальше. Но безуспешно. Прижав маленькое тельце к груди, она раскачивалась взад и вперед и выла, выла…

Карета скорой помощи медленно вкатилась во двор. Торопиться смысла не было.

Женщина, обезумев, схватила девочку и попыталась убежать, но люди прижались друг к другу плотнее, не давая ей протиснуться наружу.

Мама. Не кричи. Мама, пожалуйста. Я тебя слышу. Мама.

Мама. Я здесь! Мама! Я …я не вижу тебя. Тут так темно!

Фельдшер схватил женщину, руки пришлось выворачивать, чтобы девочку можно было забрать. Её, словно тряпичную куклу, положили на носилки и быстро, не давая опомниться вмиг постаревшей женщине, вкатили в машину с ярко-красным крестом.

Что-то больно кольнуло чуть повыше запястья, и женщина, закрыв глаза, погрузилась во тьму.

Мама. Ты слышишь меня?

Она очнулась, сидя на стареньком диване, рядом суетилась седовласая соседка, пытаясь успокоить рыдающую трехлетнюю девочку с ярко-розовыми бантами. «Иди, дочка, обними маму», – глухо сказала она.

Подняв глаза, женщина увидела, как с фотографии улыбается, озорного вида девчонка, в костюме звёздочки, обнажая два молочных зуба и зияющую пустоту между ними.

Она прикрыла веки.

Да, милая, я тебя слышу.

А затем я достала акриловые краски, измазалась ими и легла на пол. Я смотрела в потолок, и не помню, о чем думала. Мне стало невыносимо, просто невыносимо находиться в этой реальности. В этом мире.

Вышла на балкон 7 этажа, взглянула вниз. Представила, что смотрю на свое тело. И дальше… дальше я занесла ногу над парапетом, но что-то внутри меня взвыло. Страх это был, или глас разума – не знаю. Но, испугавшись своего намерения, я села в угол и разрыдалась. Эти слезы были очищающими, что ли. Они рвались из меня, они оживляли меня. И стало лучше. Не прям хорошо, но такой невыносимой тоски уже не было.

Чуть позже пришел мой МЧ, принес, как всегда, еды. Странно посмотрел на испачканные краской лицо и джинсы и ушел. А что тут сделаешь? Много позже я узнала, что он не расстался с нашей разлучницей, а ко мне приходил из жалости.

Мама меня не навещала. Внуки, работа, можно понять. Мы ограничивались разговорами по телефону. Заверяла ее, что все в порядке. Усталый голос списывала на сессию. Но как-то между мной и МЧ случилась ссора. Он стал собирать свои немногочисленные вещи, а я впала в истерику. Потерять его во второй раз… уму непостижимо.

Мама примчалась, чтобы успокоить меня, и увидела раздавленного человека.

“Аня, может успокоительные тебе попить?”

А больше предложить она ничего и не могла. А также предположить, что у меня тяжелая форма депрессии. Да и я не признавалась. Мне было стыдно, мне не хотелось, чтобы кто-то знал, как я опустилась. А виделось мне все именно так. Тряпка, ничтожество, ни будущего, ни прошлого. Все бессмысленно. Все труха и прах. Помощи просить я не собиралась. На что надеялась – непонятно. Просто приняла это как данность, и всё.