Начались неконтролируемые истерики. Я мало спала, так как надо было осваивать большой объем информации, задерживалась до глубокой ночи на студии, и возможно, утверждать не возьмусь, влюбилась в Алексея. Но скорее всего, внутренне это отрицала, зная о том, что у него есть любимая женщина, дети, да и он все же был директором, а не просто знакомым. Было очевидно, что я не справляюсь с работой, но потерять такой шанс, такую возможность… Отказаться от такого сознательно я не могла.

И вот, в один из январских дней я проснулась с мыслью: “Хочу посетить Смоленское кладбище. Часовню Ксении Петербуржской”. Мы поехали туда с подругой, отстояли длинную очередь на морозе, и все ради того, чтобы я прикоснулась к часовне и задала единственный вопрос: “Ксения, скажи, уходить мне со студии: да или нет”.

Ответ не заставил себя ждать. “Да” пронеслось в моей голове. Нет, это не было голосом извне. Это был мой собственный голос. И тут наступил катарсис. Я разрыдалась и приняла решение. У меня будто камень с души свалился, ей-Богу.

В Рождество сообщила Алексею, что ухожу. И ушла. С сожалением, но с легким сердцем.

То есть понимаете, да? Уже сам факт такого способа разрешения моего внутреннего конфликта не типичен для обычного человека.

А дальше пришла депрессия.

Я её не распознала. Как не распознает практически никто, когда она приходит впервые. Сначала апатия, грусть, плаксивость. Но вроде как можно понять – потеря работы и смутные перспективы.

Из веселой девушки, фонтанирующей энергией, я превратилась в тряпочку. Точнее, мне так казалось. Все свои заслуги обесценила, решила, что я неудачница с большой буквы и всё такое. Других мыслей в голове и не было. Засела дома, проедая зарплату, и на протяжении двух недель почти не выходила на улицу. Разве что за провиантом. Надеялась заесть свою пустоту.

Решение вернуться домой мне далось проще, чем увольнение. Я понимала, что ресурса жить дальше в Питере у меня нет. Истощение моральное и физическое, вкупе с тоской по родным и своим школьным подругам.

Устроилась продавцом в магазин одежды через дорогу, заработала на билет в свою провинцию, и была такова. Улетая, дала себе обещание восстановить силы и вернуться. Обязательно вернуться.

Из теплого солнечного Питера (что удивительно для того времени года) спустя 4 часа я оказалась в суровой сибирской зиме. Маленькие куцые домики, все какое-то серое, неприглядное. Хотя мой город достаточно уютен, но после Питера ни в какое сравнение, конечно.

Поселилась я в квартире покойных бабушки с дедушкой. На тот момент еще никто не вступил в права наследования, и родственники сообща пустили меня туда пожить. И вот, я осталась один на один со своим мрачным внутренним миром. Не понимая и не осознавая причин этого мрака.

Я сошлась с бывшим, но постольку поскольку. Он то приходил, то уходил. Ночевать не оставался, ссылаясь на работу, приносил продукты. Чаще готовую еду, потому что готовить сама я не могла. У меня, кроме прочего, развилась социофобия, да такая, что выходить из дома не представлялось возможным.

Как сейчас помню, вместо того, чтобы встретиться с друзьями, с родственниками, заперлась в квартире и играла на компьютере в какую-то тупую игру днями напролет. Не смотрела телевизор, не слушала музыку, однако тишина меня давила. И практически перестала мыться. Волосы стали, как сено, лицо землистого оттенка. К зеркалу старалась не подходить. Длилось это месяц или около того.

Но тут пришла сессия. Училась я на заочном, платно, была старостой, и не ходить на нее вариантов не было. Не знаю, правда не знаю, откуда что во мне бралось, какие силы, кто мне их давал, но мои одногруппники не догадались, что со мной. То есть там даже намека не было, понимаете? Я веселилась, была такой же, как раньше. Душ принимала тоже. Но учеба не шла. На парах я ничего не понимала, мало записывала, и, в конечном счете, набрала невероятное количество хвостов.