согласно которой в антиязыке может быть номинирована любая перформативная вещь, не делающая различий между свободой воли и свободой слова. Мышление вслух не является синонимом свободы мысли, а напоминает бесконтрольное говорение (гередо), которое иногда нарушает дисгармонию между двумя типами свобод, позволяя человеку высказать–ся таким образом, каким бы он не рискнул помыслить даже про себя. Артикулированная раскованность мыслящего вслух примечает такое ментальное состояние, которое сродни экстазу, а главное – сверхвиртуальному, определяемому в качестве избытка имманентного для имманентного, когда мышление вслух не нуждается в ограничении свободой мысли). Мыслецентризм свободы мышления означает такую критику антиязыка, благодаря которой может быть проведена масштабная семиотическая ревизия по выявлению вещей, не поддающихся мышлению: «Всё разумное мы должны вместе с тем назвать мистическим, говоря этим лишь то, что оно выходит за пределы рассудка, а отнюдь не то, что оно должно рассматриваться вообще как недоступное мышлению и непостижимое» (Гегель)96. Мышление вслух, каким бы парадоксальным оно ни было, является семиотическим вызовом для любой коммуникации, в которой обмен пустыми знаками служит залогом успеха, а когнитивный диссонанс возникает в профилактических случаях: беспосредническое общение человека с самим собой означает редукцию языка к тех дискурсивным практикам, которые мотивировали лингвогенез в фазе глоссолалии. Вы – мысливание себя подобно вы – говариванию себя, не делающее различий между бодрствованием и сном, а также между внешней речью и внутренней речью, напоминает первобытное состояние человеческой психики, когда существовало тождество между мышлением и языком, а этимология была излишня97. Тот, кто мыслит вслух осознанно, но не удерживается от интериоризации, словно по привычке овнутряя дословный внешний опыт, ничем не отличается от того, кто мыслит про себя, но, испытывая определённые трудности (например, при абстрагировании), вынужден не импровизировать, а экстериоризировать, чтобы компенсировать автокоммуникацию. Мышление про себя может миновать внутреннюю речь предположительно в случае отсутствия электромиографических сигналов, фиксирующих работу речевых органов в пассивном регистре; таким образом, открывается рубеж для антиязыкового опыта (мышления), среди конкурентов которого можно назвать дословное и даже досмысловое: «Мнение, будто существуют «чистое мышление» и мысли, которые трудно выразить словами, имеет давнее происхождение и было почти общепризнанным во времена Выготского. Оно опиралось не только на широко распространенное переживание «муки слова», о котором часто и красочно рассказывают поэты и писатели, но и нa экспериментальные данные. Что касается последних, то они представляли собой результаты исследований, проведенных с применением «систематического самонаблюдения» над процессом решения задач (даже самых простых и с непосредственно наличным чувственным материалом). Эти результаты подтверждались всякий раз, когда умственный процесс наблюдался «изнутри» (что считалось равнозначным его изучению «в его собственном виде»). С другой стороны, попытки зарегистрировать участие речедвигательных органов в процессе мышления (см., например, интересные исследования А.Н. Соколова) приводят к заключению, что если задания относятся к хорошо освоенной области, то производимая в уме интеллектуальная работа не сопровождается участием этих органов (по крайней мере, таким, которое можно уловить современными средствами)» (Гальперин)