согласно которой противоречие между множеством и подмножеством устраняется вследствие смешения воантиязыковляемого и невоантиязыковляемого при условии их обоюдной неверифицируемости в невоантиязыковляемом классе антислов (слова, обозначающие слова, которые являются названиями референтов, не подлежащих воантиязыковлению). «Изначальное опоздание» разрешает парадокс лжеца в парадокс правдолюба, согласно которому высказываемая правда устаревает раньше декартовского сомнения, растрачивая когитальность на инерцию опоздания, вследствие чего синхрония при тождестве мышления и существования становится недостижимой в своём перфекционизме: синхронизация «изначального опоздания» плана выражения с «изначальным опережением» плана содержания (если допустить соответствующую провокацию) является семиотической панацеей от компромиссов и полумер, увязывающих понимание смысла со скоростью его выражения, несмотря на то, что патология языка не исчерпывается физическими константами и онтологическими статусами: то, что не может быть поименовано, существует модусом самоименования, не рассчитанным на неологизацию. Семиотическое оправдание немотивированности между референтом и означаемым и означаемым и означающим может лежать в основании строения материи, дескриптивными элементами которой являются виртуальные частицы: если удастся доказать невозможность номинации каждой элементарной частицы (исключая выделение общих понятий), что, несомненно, предполагается квантовой теорией поля, то проблема лингвогенеза будет решена в пользу игнорирования мотивированной связи между планом содержания и планом выражения языкового знака, констатировав эволюционный износ естественного языка по сравнению с естественным антиязыком.

13

Апофатический антиязык. Экспериментальное доказательство существования того или иного класса антислов не является решающим аргументом для его образования, поскольку антиязыку свойственна вещая перформативность, при которой антислово творится самим актом невербализуемости, понимаемой в предпочтении означающего. Вещее слово минимизирует «изначальное опоздание» до уровня перформативной парадоксальности, позволяющей непосредственно усматривать языковую автореферентность (например, гравитоны как гипотетические частицы, переносящие гравитационное взаимодействие, пока не доказаны экспериментально в связи со слабостью гравитационного взаимодействия, однако считаются вполне вероятными, в то время как класс антислов, включающий названия гравитонов, предсуществует самим референтам, – гравитонологизмы (если теоретическая необходимость в гравитонах отпадёт, то класс гравитонологизмов можно будет саннигилировать в класс несостоявшихся классов антислов, существование которого вряд ли потребует верификации)). Патология языка в отличие от онтологии языка предполагает такие исключения, которые превышают семиотический потенциал языка бытия, а следовательно, не подлежат деструктивной этимологии, представляющей собой метод фальсификации естественных языков, согласно которому каждому слову подыскивается жертвенный антиконтекст, и таким образом оно теряет своё лексическое значение, превращаясь в буквальное антислово (оксюморонологизм). Всемогущество антиязыковой номинации, сопоставимой с божественной, означает бесконечный охват всех бесконечностей, тогда как Богу доступно созерцание бесконечных бесконечностей, формализуемых в апофатическом антиязыке: то, что не может быть поименовано самим Богом, не может быть опознано в естественном языке в качестве инверсии или парадокса, но должно войти в противоречие с антиязыковой несоизмеримостью нескольких антиязыков. Божественная номинация вещей не может быть ничем ограничена, кроме несоизмеримости языка несоизмеримостей, переводимого на естественный антиязык: автореференция языка несоизмеримостей отвечает на вызов апофатического богословия, а именно – на замалчивание ресурсов языка несоизмеримости в постижении божественного языка (снятие всех языковых несоизмеримостей по аналогии довавилонского языка означает такой модус