– значит быть невоантиязыковляемым». Ничто, ускользающее от воантиязыковления, пребывает в особом патовом состоянии, которое характеризуется бесконечной герменевтической непрозрачностью: то, что не удаётся удержать в антиязыке, приобретает зловещий семиотический оскал, пугающий любого дантиста; если отсрочить невоантиязыковляемое в будущее, когда антиязыком будут свободно пользоваться, существует риск профанации перед предшественниками, у которых есть презумпция невиновности в случае встречи с потомками, знающими гораздо больше, но не застрахованными от рецидивов жамевю (когда новая ситуация воспринимается как уже знакомая); то, что не может быть отражено в антиязыке в том или ином антисловном компромиссе, подлежит изначальному забвению, которое не нуждается в чьём – либо умолчании. Антиязыковой парадокс состоит в том, что воантиязыковлению подлежит всё без исключений, несмотря на явную автореферентную ущербность самого антиязыка: заглядывая дальше онтологии языка, чья референтативность увязает в пороге восприятия бытия в его физикалистском изводе, можно наткнуться на семиотическую пустоту, метафорами которой являются тёмная материя и тёмная энергия.

12

Исток творения из ничего. Если мы не хотим, чтобы антиязык представлял собой пустой каталог из одних названий классов антислов, а содержал сами антислова, необходимо усилить номинативное чутьё, чтобы выдавать примеры за антиязыковые факты, конституирующие соответствующую теорию (приведение примера антислова из самого нереферентабельного класса может быть осложнено тем, что данный класс отсрочен в мёртвый естественный антиязык, о котором преждевременно высказывать антиутопии). По ту сторону антиязыка находится его посюсторонность: возвращение к методологической номинации в духе анархической эпистемологии Фейерабенда, когда может быть поименовано всё, что угодно, невзирая на неверифицируемость тех или иных референтов; другими словами, анархическая номинация претендует на достижение компромисса между воантиязыковляемым и невоантиязыковляемым, ограничивая потенциал антиязыка безвозмездной непредсказуемостью номинации, действующей больше деонтологически, чем аксиологически: аморфизация антиязыка за счёт анархической номинации приводит к тому, что он оказывается неуязвимым для презумпции перформативного парадокса, согласно которому общая теория антиязыка ничем не рискует, будучи выраженной на естественном языке. Вводя оператор неопределённости в виде анархической номинации, не удаётся полностью устранить подозрение в презумпции, поскольку её антиязыковая разновидность претендует на невоантиязыковляемое, описание которого неавтореферентируемо, то есть в подлинном значении бессмысленно, если для самой бессмысленности такое сравнение будет атрибутированно. В отношении невоантиязыковляемого не действует логика волюнтаризма (а также нотизма), полагающая невозможность в качестве исключения из правила, а саму потребность в комбинаторном преодолении предшествующей потребности на «–ость» – рядовым проявлением антропии. Таким образом, невоантиязыковляемое следует номинировать соответствующей автореферентностью, имя которой может являться инкогнито Бога. Неденоминабельность – невозможность лишить референт его имени – для невоантиязыковляемого указывает на парадоксальное отсутствие самого референта, а значит и на попытку номинировать то, что не может иметь никакого имени, а именно: исток творения из ничего. Невоантиязыковляемое есть не что иное, как антиязыковая автореференция, ограничивающая анархическую номинацию