Вначале не стало неба. Нет, оно не разверзлось и не обрушилось. Оно даже не схлопнулось, как в каком-нибудь фантастическом блокбастере. Неба просто не стало, а на его месте образовалось ничто. Потом, когда к нему вернулась способность думать и связно строить фразы, он неоднократно пытался описать "ничто" и каждый раз ему не хватало слов. Таких слов просто не существует, понял он много, много позже, через множество дней и ночей. И тогда он подумал, что описать "ничто" невозможно, как невозможно описать свою собственную смерть, потому что нет у нас ни таких понятий, ни нужных слов. В тот же момент он ни о чем подобном не думал. Он лишь испытывал страх, никогда не испытанный им ранее, совершенно особый страх. За прожитые им не такие уж малые годы ему не раз доводились бояться: это мог быть холодный и липкий страх перед опасностью, страх опозориться, страх боли. Все эти виды страха были ему хорошо известны и испробованы, стали знакомыми и родными. Но этот новый страх был незнаком: то была какая-то жуткая квинтэссенция всех страхов мира, слитых воедино. Это даже не был пару раз испытанный им страх неизвестного. Нет, то был страх абсолютный и беспричинный. Возможно, так страшно стало потому что все вокруг стало “не так”, неправильно, необъяснимо и непознаваемо. И дело было не только в исчезнувшем небе. Да, его не стало, но и с остальным миром тоже творилось неладное. Лес на горизонте размазался, поплыл буро-зеленой полосой и начал растекаться, как нагретый на свечке пластилин, стекая в сторону. Земля, и без того невыразительно-бурая, стремительно теряла цвет, чернея на глазах и тоже начала течь куда-то вправо, вслед за лесом. Впрочем, не только лес, но и сам горизонт вдали взял и потек как акварельные краски под дождем. Это и было похоже на дождь, только текла не вода, а неведомая субстанция, смывающая рисунок реальности. Еще немного, пронеслась ленивая мысль, и в мире не останется ничего, только чистый холст нематериальности. Потом на него можно будет осторожно нанести новую реальность, которая будет, должна, стать лучше нашей. А горизонт все продолжал растекаться и реальность уже давно должна была кончится, ведь не могло быть а мире так много реальности. Но действительность продолжала течь куда-то вправо и ей не было конца. Это же хорошо, подумал он, что ее так много, моей реальности, это же так славно. Но хорошо не было, было лишь очень страшно.

Потом действительность начала скукоживаться и вселенная, с детства полагаемая им бесконечной, стремительно начала сжиматься в точку. Казалось бы, ничего не изменилось в безумной картине: все так-же стекал направо горизонт и все также бесстрастно глядело на него жуткое "ничто" вместо неба над текущим горизонтом. А действительность продолжала и продолжала сжиматься и ее становилось все меньше и меньше, но не перед глазами, а в каком-то ином ощущение, в ощущение, которого он раньше не знал и которое воспринимал неизвестными ранее рецепторами. Вспомнилось давно читанное и неизвестно кем сказанное: "…Бездна начнет глядеть в тебя!" Только сейчас он понял эту фразу, потому что в него смотрела безглазая, равнодушная ко всему бездна. Как страшно, когда ты безразличен всем и вся и, наверное, это и есть смерть. Не старуха с косой и не замирающее попискивание больничного монитора, а абсолютное и безграничное безразличие. Впрочем, откуда тебе знать? Но есть же еще Леся, мама, несколько верных друзей. Им-то ты не безразличен? Или их уже нет? Наверное, всех их пожрало равнодушное "ничто" или же они тоже истекли потеками жизни, как этот подтекающий горизонт. Равнодушие, вот он, истинный ужас, промелькнула очередная ненужная мысль. К черту все мысли! Сейчас он мечтал только об одном: сойти с ума, ведь тогда наверное закончится весь этот нереальный кошмар. Но тот и не думал кончаться, зато закончилось время: часы перестали быть часами, а минуты – минутами и слиплись в один клубок, в котором мгновение невозможно отличить от вечности. Неужели это никогда не кончится? И как вообще что-то может закончиться, если времени больше нет, а вместе с ним исчезло и понятие "когда", оставив по себе лишь огромное, равнодушное ко всему "никогда".