– Всё на месте? «Не забыл ничего?» —спросил он, глядя на парня внимательно.

– Всё при себе, – ответил Федя и начал напряжённо озираться. Где же она?

Катя обещала прийти. Она должна была прийти.

Осталось всего несколько минут до посадки. Его начали терзать сомнения. Может, передумала? Или автобус задержался?

И вдруг – сквозь людскую толпу, ветер, гул голосов – он увидел её. Замёрзшую, но всё такую же прекрасную. Катя! Он сорвался с места, как с ринга, и бросился к ней.

– Я думал, ты не успеешь, – выдохнул он, вдыхая её запах.

– Автобуса не было, – жаловалась она, смахивая с носа крошку инея. – Я замёрзла, как сосулька.

– Прости, – только и сказал Федя и поцеловал её. На этот раз – не как ученик. А как тот, кто уезжает на бой, от которого зависит многое.

Их поцелуй был долгим. Таким, как в кино. Громкоговоритель в зале напомнил:

– Заканчивается посадка на рейс до Хабаровска…

– Беги, – сказала Катя, едва слышно. – Только прошу тебя, не проиграй. А то я тебе устрою…

Она улыбнулась сквозь слёзы.

– Вернись с медалью. И с целым носом.

– Обещаю, – крикнул он через плечо, и уже бегом понёсся на посадку. Тренер подмигнул:

– Влюбился?

Фёдор не ответил. Просто почувствовал, как внутри него впервые за долгое время всё стало на свои места. Впереди был ринг. Противник. Новый город. Новый бой. Но где-то в этой огромной вселенной была она – и ради неё он уже победил.

Самолёт с гулом вырвался из бетонных тисков взлётной полосы, вздрогнул, встрепенулся, словно зверь, ощутивший свободу, и начал стремительно набирать высоту. Фёдор, устроившись у иллюминатора, глубоко вдохнул, провёл рукой по лицу и закрыл глаза – за плечами был тяжёлый путь, и впереди его ждали новые испытания. Полёт предстоял с пересадкой в Благовещенске: два часа в воздухе, затем ожидание в аэровокзале, и ещё два часа до Хабаровска. Гул двигателей стал убаюкивающим, словно далёкий прибой, и Фёдор уснул, несмотря на не самую удобную позу и сдавленную позвонками шею.

Разбудил его голос стюардессы, почти ласковый, но твёрдый: «Пожалуйста, поднимите спинку кресла и пристегните ремни – начинаем снижение». Он медленно расправил плечи, моргнул, огляделся, привёл в порядок ремень – ещё немного, и земля вновь примет его.

В Благовещенске, утомлённые и немного потерянные, они бродили по терминалу. Воздух был спертый, пахло кофейными автоматами и потёртым ковролином. Евгений Сергеевич заметил знакомого – тренера местной команды по боксу, высокого, сухощавого мужчину с загнутым носом и внимательным взглядом. Они обнялись, обменялись парой слов, и вскоре началась посадка на следующий рейс.

Но покой оказался недолгим. Уже в салоне самолёта, проходя к своему месту, Фёдор вдруг остановился. Его кресло, 14А, было занято. На нем развалился плечистый детина с коротким ежиком на голове и телом, будто вытесанным из скалы. Его шея больше напоминала броню, чем анатомическую часть тела.

– Извините, но это моё место. Вот, посмотрите, – Фёдор протянул билет, голос его звучал спокойно, но сдержанно.

– Теперь оно моё, – отрезал верзила, даже не взглянув на билет. – Иди отсюда, пока цел.

Фёдор встал в ступоре. Он чувствовал, как внутри медленно закипает что-то тяжёлое, вязкое. Почему снова с ним? Взгляд метался между пассажирами, никто не вмешивался. Все отворачивались, делая вид, что заняты своими делами.

– Ты чё, пыль. Я ж сказал – пошёл отсюда, – рявкнул громила и демонстративно развалился ещё шире.

Фёдор напрягся. Руки налились привычной тяжестью, готовые к выбросу силы, как натянутые канаты. Но в этот момент вмешалась бортпроводница – миниатюрная девушка с чёткими движениями и голосом, как у преподавателя в строгом институте. Она посмотрела на билеты, сверила номера и строго обратилась к мужчине: