Каждый новый звонок с одного и того же телефонного номера заставлял ее волноваться. Он стал символом беспокойства, тревоги, опасности. Хотя звонков и было всего два за минувшее время. Абонент всегда набирал по одному и тому же поводу и только с этого номера – сообщить, что с Валерием случилась беда, он получил увечье в связи с прохождением профессиональной службы, но сейчас его жизни ничего не угрожает: он проходит лечение или находится под наблюдением в таком-то отделении такой-то клиники. Сначала, прошлой весной, сообщили о травмах, полученных в Ярославле. Позже, в декабре, передали информацию о страшном случае в Омске.

Когда-то давно она верила: с исчезновением из его, Валерия, жизни страниц, связанных с участием в проекте военного министерства, уйдут и большие потрясения. Хотя бы те, что связаны с реальной опасностью для жизни и здоровья. Несмотря на прошедшие годы, глубока скорбь о том ужасном, трагическом дне: очередное задание агентов, которое оказалось для отряда последним как в жизни большинства участников, так и в жизни самого проекта. С тех пор прошло больше десяти лет. Тихое счастье: Валерий далёк от оперативно-выездных задач, он теперь необходим в столице, в военном управлении, востребован как специалист с боевым практическим опытом. И вот с недавнего времени тревога вновь вошла в ее мир. Дважды муж оказывается в опасности. Он вдруг перемещается за пределы министерских кабинетов в другие города, в самую гущу событий, где приходится идти на риск. Она подумала: будто повторяется история, напоминающая своими отголосками агентурные операции. Однако принимать произошедшее во внимание, придавать ему статус очевидного не хотела, хотя сердцем понимала, насколько всё похоже.

Видимо, это не закончится никогда. Всё только, может, начинается. Новый виток, второй круг. Ей этот крест предстоит нести еще долгое время. Всегда. Пока они близкие. Близкие далекие. Далекие близкие.

Вера, с минуту разглядывая зарубцевавшуюся огнестрельную рану на его спине, тронула светлое, уже едва видное пятно. Сезонов шевельнулся, мгновенно просыпаясь.

– Что ты там? – он приподнялся, оборачиваясь, и сонно посмотрел на нее.

– Почему я всегда узнаю́ последней о твоем ранении? – произнесла она спокойно.

– Еще не хватало, чтобы ты узнавала это первой, – опуская голову, промычал Сезонов куда-то в подушку и глубже натянул на себя одеяло.

– Валер, ты сейчас серьезно?

За прошедшие годы она научилась смирять возмущение и говорить с мягкой укоризной.

– Я беспокоить тебя не хочу.

– Конечно. Лучше мне продолжать жить в полном неведении, а потом за один раз крупно ужаснуться, когда ты в очередной свой приезд будешь с головы до ног покрыт шрамами.

– Вер… – Сезонов, переворачиваясь на спину, протяжно вздохнул, проводя ладонями по лицу, снимая дрёму. – Я и суток с тобой не провел, а ты уже начинаешь…

– Это ты так называешь нормальное, естественное беспокойство своей жены за твою жизнь?

– Ну допустим, узнала бы ты первой, и что? Тут же вылетела бы? Я просто не хочу повторения той истории.

Она поняла: он вновь вспоминает тот день лета девяносто девятого. Когда она и Женя прилетели в Сухуми, в госпиталь, и сидели рядом с ним в реанимационной палате. Когда всем троим было плохо. Когда сердца терзали боль и мука, каждого – своя.

Она хотела сказать что-то еще – даже не знала, что: упрекнуть или, наоборот, благодарить. Сезонов, не дожидаясь слов, обнял ее и приблизил к себе.

– Может, не пойдем никуда? – произнес он между поцелуями.

– Я целый день для тебя освободила. И Женя. Он же должен был с друзьями поехать за город, уговорил их перенести поездку. Так что придется тебе собраться, – ответила Вера и улыбнулась, приподнимаясь на локте.