– …категорически против. Естественно.

Евгений нервно улыбнулся, затягиваясь, и кивнул.

– Подожди…

– Каково прикрытие в этот раз? Хотя у тебя оно одно-единственное, всегда: программа защиты.

Евгений смотрел под ноги и выдохнул дым, стряхивая пепел в банку с потертой и выцветшей этикеткой.

– Жень. Давай серьезно, – полковник устало взглянул сыну в лицо. Тот несколько секунд смотрел на него, а потом вновь отвернулся. – Я правда рад, что тебя оценила большая московская фирма. Но послушай меня и поверь мне. Подожди еще немного. Контракт больше не продлят, его действие заканчивается уже в этом сентябре – совсем скоро. Не снимайся с места раньше времени. У нас нет дополнительных условий, чтобы кто-то из нас троих под самый конец программы вдруг стал предпринимать шаги в сторону нормальной жизни, будто заранее готовясь к истечению контракта. Тебе просто не дадут добро.

– «В сторону нормальной жизни». Какое слово сказал: «нормальной», – беззлобно произнес Евгений, но в его голосе Сезонов, осекшись, явно услышал издевку.

– Не придирайся к словам. Я много раз, много лет объяснял тебе, что значит программа защиты, под которую я попал и которая распространяется также на тебя с мамой. Эта не страховка, это вынужденная мера.

– Пап, я жить хочу. Нормально жить нормальной жизнью! – В голосе слышалось нескрываемое раздражение.

– Послушай. Нет, помолчи, выслушай сперва меня! – увидев открывшийся было в возражении рот Евгения, Сезонов поднял ладонь, останавливая сына. – Все эти меры, ваш вынужденный переезд сюда, этот акт министерской программы – высшая забота, которую я мог вам обеспечить в то время, когда со мной было опасно находиться. По моему требованию и согласно проводимым силовиками мерам по поиску и уничтожению той террористической группировки контракт продлевался. Таким образом я был спокоен и знал, что еще на какое-то время вы будете под защитой: охранной, финансовой, социальной. Я не мог быть с вами всё это время, не мог! Это было бы опасно. Те преступники ни перед чем не остановились бы: найдя меня, нашли бы вас, и неизвестно что бы сделали. Необходимо было расстаться, чтобы позже быть вместе. Все эти годы вы жили в хороших условиях. Вы практически ни в чем не ограничены, только выбором места жительства, и то это, считаю, мелочь по сравнению с другими вещами, что вам дозволены. Я дорожил и дорожу вашим здоровьем, вашими жизнями. Мне важно знать, что вы в безопасности, что с вами ничего страшного не происходит. Было утвержденное указание: при наступлении определенных событий организовать ваш переезд на Урал.

– Меня тогда даже никто не спросил! – выпалил Евгений.

– Тебя никто и не спрашивал: ты был несовершеннолетний, место твоего нахождения определялось местом нахождения матери, – довольно жестко ответил Сезонов.

– Почему ты не говорил, что твое участие в военном эксперименте помимо прочего предполагает выезд в «горячие точки»?

– Очевидно, почему. Чтобы защитить вас и не травмировать этим!

– А если бы ты так ничего и не рассказал нам о спецоперациях, а однажды нам бы сообщили, что ты участвовал в каком-то бою и умер?

Слова слетели с языка быстрее, чем Евгений мог осмыслить, как страшно они прозвучали. Сезонов принял этот претензионный выпад.

– Каждый раз перед выходом на задание мы писали прощальные записки. По возвращению уничтожали. Писали в них один и тот же текст, где говорили и об операциях с применением оружия против преступников. Если бы кто-то не вернулся, эта записка передалась родным вместе с пояснительными документами командира.

– Это. Не. Оправдывает. Тебя.