De Man***eux сообщает нам, что Массон носил очки, что в то время было весьма необычной вещью. Барселлон говорит, что он был изобретателем хитроумного, казалось бы, невозможного удара по мячу, который падал перпендикулярно от пентхауса, так близко к стене, что только он мог только принять его на свою ракетку и, фактически перебросить его через сетку. Однако, этот прием осуждался Барселлоном, так как противоречил тому принципу тенниса, что мяч должен быть возвращен ударом ракетки; «ибо, – говорит он, – если бы я имел право держать мяч на своей ракетке в течение четверти секунды, то я имел бы и право держать его там четверть часа, продвигаться с ним до самого шнура, чтобы бросить его туда, где мне бы казалось, лучше всего. Таким образом, каждый мяч, который не отбит ракеткой, должен считаться проигранным.» Суждение Барселлона здесь, как всегда, достойно восхищения и должно быть законом.

Массон был методичным и достаточно обеспеченным человеком. Он стал владельцем собственного корта и пристроенного к нему дома на той же улице. Из трех его сыновей только один пытался играть в теннис, но он так и не стал сносным игроком.

В 1789 году теннисный корт в Версале стал ареной замечательного исторического события. Генеральные штаты (Etats Généraux) [высшее сословно-представительское учреждение Франции в 1302—1789 годах], созванные 5 мая, разошлись во мнениях относительно своих полномочий. 19 июня наиболее радикальная группа депутатов, представляющая третье сословие (Tiers Etat), стала именовать себя Национальным собранием (Assemblée Nationale), после чего король, по совету Неккера (Necker) [французский государственный деятель, министр финансов при Людовике XVI], закрыл двери палат и объявил о королевском заседании. Разъяренные и оскорбленные тем, что двери были заперты, а у дверей стояла солдатская стража, депутаты во главе со своим председателем Байи (Bailly) [астроном и деятель Великой Французской революции, первый президент Учредительного собрания] провели 20 июня на теннисном корте собрание, на котором они поклялись никогда не прекращать своих трудов, пока не будет принята Конституция Франции. Изображение этого события под названием «Клятва в зале для игры в мяч» (Le Serment du Jeu de Paume)134, выполненное по проекту Луи Давида (Louis David) [французский живописец и педагог XVIII—XIX вв., видный представитель французского неоклассицизма] и выгравированное в акварельном цвете [Жаном Пьером Мари] Жазе (Jazet) [французский гравер-репродукционист (1788—1871)], в настоящее время является довольно необычным образцом живописи. Этот знаменитый день был первым днем бессмертия теннисного корта Версаля и последним днем его процветания. В то время как толпы приходили посмотреть на него, игроки держались в стороне, и игра там прекратилась. 20 июня следующего года несколько патриотов, называвших себя «Обществом клятвы в зале для игры в мяч» (Société du Serment du Jeu de Paume), собрались в и поместили там, прямо над крюком, поддерживающим сеть на главной стене, и заключили в раму из вердского античного мрамора бронзовую пластину, на которой была выгравирована памятная клятва, данная там членами Tiers Etat двенадцать месяцев назад. Несмотря на все перемены и революции, эта бронзовая табличка осталась там, где была установлена, и до сих пор свидетельствует о событии, сделавшем корт знаменитым.

Наконец, 7-го брюмера II года республики Конвент, по предложению Шенье (Chénier) [французский поэт, журналист и политический деятель XVIII вв.] объявил теннисный корт с этого времени национальным памятником; единственное, что было упущено в данном случае – плата за здание, приобретенное таким образом для нации. Оцененный в день революции в 64 575 франков, он был собственностью человека по имени Тальма (Talma), дяди знаменитого актера [Франсуа Жозеф Тальма- французский актер XVIII—XIX вв.) Последний, пользуясь милостью, оказанной ему генералом Бонапартом, попросил и получил неуплаченную до сих пор цену своего наследства. Таким образом, Первый Консул оплатил долг Конвента.