Главными любителями в Париже в это время были месье Дежобер (Desjobert), де Кан де Шатвиль (de Can de Chatteville), де Бертемон (de Bertemon), де Вомард (de Vomarde), Менье (Meunier) и маркиз де Шампсене (Marquis de Champcenet). Первый из них, обладавший, по-видимому, незначительными достоинствами и слабым телосложением, вскоре достиг, однако, превосходства над всеми остальными: он был учеником великого Массона (Masson), которому во всем подражал. Когда он брал уроки у своего инструктора, он имел обыкновение носить обувь, подошвы которой были утяжелены свинцом, чтобы приучить его к бегу делать дальние и трудные удары. Все остальные обладали каким-то особым совершенством; но их имена и стили вряд ли сейчас кому-нибудь интересны.124 Еще одним игроком, отличавшимся тонкостью игры, был месье Лаббе (Labbé). В Лионе лучшими теннисистами были месье Рикар (Ricard), отличавшийся исключительным мастерством, Имбер (Imbert), особенно хорошо игравший в четыре руки, и многие другие125.

В «Тайных мемуарах» (Mémoires Secrets) [летопись, являющаяся одним из самых подробных и авторитетных источников по истории Франции второй половины XVIII в.], датированных 5 июня 1780 года, говорится, что упомянутый граф д'Артуа, чтобы уберечь себя от подобных оскорблений, которых едва ли можно было избежать в публичных местах, начал строить для себя частный корт на Вандомской улице (Rue de Vendôme), на бульваре, рядом со своим дворцом в Тeмпле (Temple). Этот корт был известен П. Барселлону (P. Barcellon), который написал очень важную небольшую книгу, названную «Régles et Principes de Paume»,126 на которую мы будем ссылаться далее. Барселлон,127 сам великий игрок, а также писатель, замечает особенность этого корта, которая будет оценена теннисистами. Все углы отверстий были острыми, так что мяч, который касался внутреннего края, обязательно входил в отверстие (enter)128, и только те, которые ударяли по самому краю, могли отскочить на площадку. Этот старый корт, до того, как его переделали, был ареной триумфов великих Шаррье (Charriers), отца и сына.; младший из них, Амедей (Amédée), принимал подачу с невозмутимым хладнокровием и по одиннадцати раз подряд возвращал мяч из пентхауса с лета закручивая его в дедансы. Он был первоклассным игроком своего времени, хотя у него были деформированы обе ноги.

Женщины-игроки не были редкими в этот период: около 1760 года появилась мадемуазель Бунель (Bunel), которая играла довольно хорошо и часто участвовала в матче с принцем де Конде. Однако она никогда не одевалась по-мужски, а довольствовалась короткой юбкой и легким жакетом, что нисколько не ограничивало ее подвижности, с которой она летала из стороны в сторону по двору: по словам тогдашнего историка,129 еще иногда играла даже в шестидесятилетнем возрасте. Он еще более суров к жене Массона, которая держала корт на улице Гренель-Сент-Оноре (Rue Grenelle St. Honoré), будучи в то время на двадцать девятом году жизни, обладала крепким запястьем и некоторыми способностями к теннису, умела хорошо подрезать мяч; но обладала чересчур придирчивым, ревнивым и угрюмым нравом, который заставлял ее ссориться из-за каждого удара, в то время как маркер боялся высказать ей неблагоприятное мнение, опасаясь получить после этого один-два удара мячом по телу и скудный обед. Сам Масон, желая сохранить спокойствие в семье, всегда соглашался со своей «маленькой Коко», как он ее называл, в ее суждениях, и несчастный любитель вскоре был вынужден смириться с некоторыми потерями и покинуть корт, чтобы не оставаться дольше и не участвовать в битве.