: «здесь не говорят ни о ком, кроме господина де Бофора, к которому парижане, и особенно рыночные женщины (les femmes de la Halle), питают особую привязанность. Четыре дня назад, когда он играл в трипот в Марэ-дю-Темпл(Marais du Temple), большинство этих торговок сбились в кучки, чтобы посмотреть, как он играет, и помолиться за его успех. Когда они подняли шум, входя в дом, обитатели дома стали жаловаться, и герцогу пришлось покинуть корт и заставить их замолчать, чего он не мог сделать, не позволив этим женщинам войти по нескольку раз, одна за другой, чтобы посмотреть, как он играет; и, заметив, что одна из них смотрит на него благосклонно, он сказал ей: вы настояли на том, чтобы войти; какое удовольствие вы находите в том, чтобы видеть, как я теряю свои деньги?» – Господин де Бофор, играйте смело, вы не будете нуждаться в деньгах; я принесла двести крон, и, если нам понадобится больше, я готова вернуться и принести еще столько же. Тогда все остальные женщины стали кричать, что у них есть деньги к его услугам, за что он их поблагодарил. В тот день его посетили более двух тысяч женщин.»

Анекдоты об игре и игроках можно собирать почти без конца. Таллеман де Рео (Tallemant des Réaux) [французский литератор XVII в.]97 рассказывает об одном игроке из La Chaisnée-Montmor (около 1657), который, после проигрыша, забрасывал мячи, корзину для них, ракетку, и одежду, в грилль. Он приводит также другой пример игрока, который, проигрывая, имел обыкновение давать крону своему слуге, чтобы тот выходил на улицу и произносил за него несколько крепких ругательств.

В 1657 году голландский посол, составив отчет о главных заведениях Парижа, обнаружил, что в то время в городе было сто четырнадцать регулярных постоянно действующих трипотов.98

Он выражает некоторое удивление, что это число не было больше, хотя оно кажется нам достаточно большим в наши дни. Однако вскоре наступила Фронда, и тогда дела для же де пома наступили тяжелые времена: г-н де Бофор99 едва ли был в состоянии играть, а его поклонницы с рынка не предлагали ему свои кошельки; Париж был осажден королевскими войсками, голод свирепствовал по всему городу, и мало кто думал о ла поме. Одна из самых остроумных «Мазаринад» (Masarinades) [публицистические произведения во Франции времен Фронды (1648—1653 гг.)] того времени, названная le Ministre d’Etat flambé, описывает страдания, которым подвергся Париж, не упуская из виду тяготы бедного paumiere, который больше не мог получить денег, поставленных на кон под веревку (cous la corde):

L« Orviétan est pris pour sot,

Il n’a ni théatre ni baume

Et Cousin, Saumur, et Sercot

Ne gagnent plus rien à la paume


или в вольном переводе,

L’Orvietan [целебное снадобье и ярмарочный аттракцион, демонстрирующий его действие] перестал развлекать дураков,

Для этого нет ни сцены, ни бальзама.

А Кузе (Cousin), Сомюр (Saumur) и Серко (Sercot)

Больше не зарабатывают ла помом.


Так мы получаем еще три имени паумье, которые в противном случае были бы утеряны, чтобы добавить к скудному списку, во главе которого стоит Марго (Margot), а за ней еще долго следуют Бекке (Becquet) и Пьер Жантиль (Pierre Gentil).

Ла Фонтен (La Fontaine) [французский баснописец XVII в.] в письме к своей жене 9 сентября 1668 года так описывает одного из своих родственников, Франсуа Пиду (Frangois Pidoux) из Пуатье (Poitiers): «Мой родственник без усилий проводит одиннадцать часов верхом на лошади, хотя ему больше восьмидесяти лет. Что отличает его, особенно от других моих родственников, так это то, что он любит спорт и la paume, знает Библию наизусть и пишет противоречивые произведения; в остальном он самый веселый из людей и меньше, чем большинство мужчин думает о делах, за исключением своих удовольствий.»