Где-то давным-давно он существовал в другом воплощении, это было прекрасное место, которое не описать двумя-тремя человеческими словами. Там всё существовало иначе, не так, как при данных обстоятельствах, но потом что-то возникло, какая-то опасность свергла его гармонию, его любимую идиллию, возможно, там он быть и перестал, и его разум иссяк, переродился на этой планете, принял жалкую телесную форму как принцип, время как закон, речь как адаптацию. И Колька заподозрил, что вся эта мгновенная жизнь, в которой он сейчас варится, кем-то специально запланированный ад.

Избавь себя от формы, открой глаза, услышал он в своей голове.

Он бы так часами залипал на чёрное небо, если бы не упавшая звезда, которая отвлекла его мгновенно умирающим мерцанием. Колька ощутил, как его лицо отваливается, а в животе урчит от голода желудок. Ему надо было выплюнуть слюну, которая горчила и мешала ему во рту, но он вошёл в тёмный подъезд и, просвечивая себе путь зажжённой спичкой, прокручивал в голове одно и то же предложение: избавь себя от формы, открой глаза. Колька не знал, откуда ему явились эти слова, но они отчётливо горели в его памяти, словно рецепт на всю оставшуюся жизнь.

Колька открыл дверь и захлопнул её за собой. Холодный мрак его квартиры, как ласковая собака, облизывал ему лицо и руки. Здесь царила пустая тишина, она создавала призраков, он слышал, как скрипит его старая прогнившая мебель, как звякает в раковине немытая посуда, как одиночество здесь доведено до абсолюта.

Слоняясь в потёмках по квартире, Колька испил воды на кухне из-под крана, ведь его мучила нестерпимая жажда.

Он не разулся, не снял с себя одежды, даже куртку не оставил на вешалке, кинул свои кости на кровать и не понял, как забылся сном.

3

Вечер колотил в окно.

Заседание закруглялось. Фуфаева подвела итоги ушедшего дня и всех нас проводила до гардероба. Она всё повторяла как мантру единственную фразу: «Запомните, ребята: ни дня без строчки!»

И там, в гардеробе, Анна подошла ко мне, в руках она несла своё перекинутое через руку чёрное пальто. Мне было удивительно то, что она первая сделала шаг ко мне навстречу, и я подумал, неужели я, такой плюгавый, её чем-то зацепил.

Я услышал её голос, она сказала мне, что сюжет моего повести чем-то ей напомнил одно событие, которое когда-то с ней произошло.

– Я как эта ваша официантка, в точности, – сказала Анна. – Я когда-то также не ответила взаимностью одному человеку. Он, кажется, меня любил, а я его точно нет. А ещё мне понравилось, как вы читали. Не знаю, как другие, но вы читали просто круто. С выражением. Я даже заслушалась. И рассказ у вас какой-то такой трогательный, что ли, замечательный! В нём есть, знаете, искра жизни, что ли. И я вот хотела у вас спросить, вы можете мне прислать полный текст? Я хочу его почитать.

– Ну, боюсь, ничего не выйдет. Я пока не дописал, – ответил я.

Она огорчилась немного.

– Блин, а я так хотела, – сказала она, но мигом улыбнулась. – Ну ничего, однажды вы её допишите. И, может, я не знаю, вы мне её прочтёте!

Я поблагодарил её за эти лестные слова, помог ей надеть пальто и предложил перейти на «ты».

Она оказалась не против.

Потом я совсем набрался храбрости и спросил, ничем она не занята в сию минуту?

И она ответила:

– Сегодня нет. У меня выходной.

И тут она догадалась:

– А-а, я поняла, ты хочешь пригласить меня погулять!

И она с удовольствием приняла моё предложение:

– Пойдём! Дома всё равно скукотища.

Так мы покинули Серый Дом.

По небу размазался вечер, на западе умирало солнце. Я видел, как девчачьи щёки и нос окрасились румянцем.