- Ангел, тебе не кажется, что это как-то странно выглядит, когда ты, сидя в моей постели, обращаешься ко мне на вы и по имени-отчеству?

Все-таки про постель не нужно было... Но не удержался!

- Не кажется, - краснеет она. - Вы - мой начальник. А в вашей постели я временно.

- Как будто это что-то меняет, - ворчу я, стараясь смотреть на ребёнка, а не на её обнажённые ступни. - Слушай, ей же, наверное, тоже хочется, - смотрит на еду бедненькая.

Ребёнок на самом деле только делает вид, что сосёт кашу из бутылки, а глазенками следит за нашей взрослой едой.

- Здесь, кроме хлеба, ей всё нельзя.

- Ну, дай хотя бы хлеб.

- В постели будут крошки...

- Стряхнем, - не могу понять в чем, собственно, проблема я.

- Богдан...

- Стоп! Вот так и зови.

- Богдан? - неожиданно улыбается она.

Кусок картошки, которую я нёс в рот, падает на пол. Шёл бы ты, Потёмкин, от греха куда-нибудь в другую комнату! Но меня никогда никто так не называл... Чтобы не мне звуком моего имени доставить удовольствие, а для себя, да, но так, что я это тоже понимаю и могу прочувствовать! Ну, ей-то, это понятно, просто странно так меня называть, а мне...

- Богдан? - смущается она, но тон неудержимо меняется. И она уже не пробует мое имя на вкус, она спрашивает. А меня все равно плющит, как подростка. Что за ерунда такая! Так и кажется, что в воздухе, в комнате этой какой-то ненормальный придурок распылил что-то... афродизиак какой-нибудь! И меня так тянет сейчас к чужой женщине вовсе не по своей воле! Ну, конечно! Это что-то искусственное! Ненормальное! - Вы... ты сказал, что на матрасе спать будешь...

Ей неловко ко мне по имени. Я это понимаю. Но ее неловкость эта, ее смущение, ее неподдельные эмоции, чистые, не наигранные, они меня влекут, они мне нравятся, мне вкусно от них! Другая бы сейчас, оставшись со мной наедине, попыталась сыграть на моем явном интересе, завлечь... А эта стесняется, халат тянет на ноги, отодвигается подальше и при этом... глаза выдают интерес ко мне! Вижу, что нравлюсь! И что ты забыла замужем, девочка? Какого хрена ты к другому мужику ушла, если неравнодушна ко мне?

Напоминаю себе, что там, с другим мужиком, у нее есть ребенок! И это - табу! Нельзя! Потому что можно хотеть и влюбляться, но детей делать несчастливыми, поддаваясь сиюминутным желаниям, нельзя! Им и отец, и мать нужны одинаково! Им нельзя, чтобы вот так неопределенно все было... Впрочем, о чем это я? Она же никакого, даже самого малейшего, повода не дала! Это только мое, личное!

Что там она говорит, вообще? О матрасе?

- А-аа, матраса нет, вообще-то, - признаю свой обман. - Ну, кину что-нибудь на пол.

Мнется. Что-то сказать хочет. От неловкости своей складывает посуду, устанавливает аккуратными стопочками на поднос.

- Да говори уже, не тяни. Что там напридумывала себе? Решила, что я тебя уволю после сегодняшних ночных мучений?

- Нет, я не... Мне Аленку искупать нужно. А потом... Ну, в общем, я ее еще на ночь грудью кормлю, чтобы заснула быстрее, - выпаливает она.

- Делай всё, что нужно. Давай так... Меня, как бы нет здесь, хорошо? - убираю тарелки на комод, стоящий у выхода.

- Посуда...

- У нас для посуды есть повар и её помощница. И я плачу им за работу деньги. Помоют завтра. А ты делай все, что делаешь обычно. И на меня внимания не обращай. Поняла? Хотя... Если что, я помочь могу.

И потом, когда она купает ребёнка, когда играет с девочкой на моей кровати, когда кормит грудью, стыдливо развернувшись к окну, так, чтобы я не мог видеть, я только вид делаю, что работаю - даже печатаю набор букв в чистом документе, только что созданном на рабочем столе ноутбука. А на самом деле я всё замечаю. На самом деле я слежу за ними! Я сосредоточиться не могу!