- Как же приятно, когда такая милая барышня гладит! Оч-чень приятно! Я буду, как кот мурлыкать! Мур-мур... Смеешься над стареньким одиноким дяденькой, да?

Это так трогательно. Нет других слов у меня. Просто с Алёнкой из мужчин только мой папа, ее дедушка, иногда общается. Но он - человек занятой, работа ответственная, должность... Он редко бывает у нас. Дочка не привыкла к мужскому обществу. А тут... ну, может, родная кровь чувствуется? Не знаю. Они так смотрятся рядом... Естественно. Никакого протеста у меня нет к этой картинке! И у дочки. И, похоже, у Потёмкина... Тоже нет...

- Скажи мне, котенок... Только честно скажи. Твоя мама любит подслушивать и подглядывать? Её за это не наказывали в детстве?

Ой, мамочки! Он понял, что я здесь уже давно стою. Выбегаю в комнату, цепляясь ногой за край коврика, застеленного в центре комнаты. И лечу практически к самой кровати, выставив вперёд руки.

- А-а-а!

Но удара о твёрдый пол не случается. А случается то, что я оказываюсь в объятиях Потёмкина. Полотенце с волос падает. Халат неприлично задирается, честно признаваясь перед мужчиной в отсутствии там, под ним, какого-либо белья. Рука, в поисках опоры, впечатывается ему в живот со всего маха! О-о-о, как же стыдно!

Он сдавленно стонет, но удерживает, не позволяя отстраниться или упасть.

А мои руки, теперь упирающиеся в его грудь, обтянутую тонким свитером, уже ощущают и тепло, и рельеф, и гулкое биение сердца. И руки помнить не могут, а я помню! Каждой клеточкой своего мозга помню, что это ОН! ОН со мной!

- Ангел, твой полёт был эпичен, - болезненно смеётся он. - Но в следующий раз не маши так интенсивно... крыльями!

- Простите, Богдан Романович, - выдыхаю я, покрываясь красными пятнами, как это всегда со мной бывает, от стыда. - Я не хотела...

Аленка напоминает о себе недовольным кряхтением - видит, что мать вернулась и требует внимания.

- Так, давай, покормим ребёнка и сами поедим, - говорит он.

Киваю. Отстраняюсь, одергивая длинный халат. Мне бы сейчас найти в своей сумке пижаму... Или хотя бы трусы, что ли... Но как при нем-то? Впрочем, в момент моего шикарного полёта он, наверное, разглядел всё на свете! Теперь-то чего стесняться?

Богдан ставит поднос с едой прямо на кровать. А я беру на руки дочку.

- Остыло всё, - снимает глубокие тарелки, которыми сверху накрыты плоские с вареной картошкой, котлетами, крупно порезанными огурцами и хлебом.

И я только сейчас понимаю, как сильно хочу есть! Рука сама тянется к нарезанной ломтиками желтой картошечке. Засовываю кусочек в рот, облизываю палец, в процессе понимая, что, вообще-то, не одна в комнате! Смущённо поднимаю взгляд на него и застываю от того, как он смотрит на мой рот...

Богдан

Я не думал, что будет так тяжело. Ну, красивая девушка. Ну, мы в комнате втроём. Но втроём же! Не вдвоём... А меня буквально размазывает от её присутствия! Я, как пьяный - фокусируюсь на её язычке, облизывающем губы, и не могу отвести взгляд! Она смущается - всё замечает, считывает с меня, но ест с аппетитом. Вкусно ест. А я не могу, хотя очень хотел, когда она была в ванной. Так, вид делаю, что жую.

И это не похоть в её чистом виде. Что-то другое, чему я не знаю названия. На пошлость и похоть я не смог бы даже мысленно решиться при ребёнке. Но если бы ребёнка не было... Я тут же уплываю мыслями в такую фантазию, что самого в жар бросает! Приходится немного поменять позу, чтобы скрыть очевидное доказательство моей симпатии к Ангелу от её глаз. Надо разговаривать! Рассказывать ей... Что угодно! Иначе чревато потерей контроля...

- Богдан... Роман...