Конь не сможет, возможно, взлететь,
Не пускает его твоя сеть.
Черный дьявольский цвет —
лошадиный окрас.
Конь не знает примет,
Где пробьет его час.
Конь боится воды —
Тяжелеет крыло.
Конь не может лететь —
Ему крылья свело.
И я вижу, как конь
Со слезами в глазах
Не понимает, как спуститься назад.
Он выбрал свободу,
Такая цена
В последний полет
с глазами крича.7

– Ну что, стало легче? – спросил он себя, закончив писать.

Рус прочитал стихотворение, оно ему понравилось. Оно говорило о его боли, которую он сейчас испытывал, о безысходности, в которую он попал, как тот конь на крыше, который сам не понимает, как на ней очутился, но осознает, что цена его свободы равна цене его выбора, а цена его выбора равна цене его жизни. Так было и у Руса, цена его выбора – это цена его разбитого сердца, которое он сам позволил разбить, не думая своей головой, принимая обстоятельства как причину, а не следствие своих первоначальных поступков.

– Сам виноват! Сам! – твердил он себе. – Все могло быть по-другому, если бы я мать свою не слушал. Но, с другой стороны, как тут не послушаешь, если это мать?! – спрашивал он себя.

Рус отошел от окна, сел на диван, выключил телевизор и задумался.

– Все непросто в этой жизни. Как же быть-то мужу, сыну, если с одной стороны мама, а с другой жена, и они разрывают меня на части? Как им, или нет, как матери-то понять, что я ее сын, люблю ее как мать, но в то же время я и муж, который любит свою жену, и по-другому быть не может? Я люблю жену, но люблю и мать. Мать ревнует, злится и чморит мою жену, в результате чего ее обида становится причиной ее злостного поведения против жены, что приводит к разводу. Как тут найти компромисс?

«А нету никакого тут компромисса», – услышал Рус голос в своей голове, которого очень давно не слышал. «Ну что ж, давай побеседуем», – подумал Рус, прислушиваясь к себе.

«Нету компромисса, говоришь?» – спросил Рус. Ответа не было, голос вновь пропал так же внезапно, как и появился. «Да и хрен с тобой, сам разберусь», – подумал Рус, вставая с дивана.

Неожиданно Рус почувствовал, что есть еще один человек, которому он может позвонить и, возможно, излить, так сказать, посильно душу. Он подключил телефон и набрал домашний номер Инны Грицаевой. В трубке раздались длинные гудки. «Черт, зачем я сейчас звоню ей? – подумал Рус, но было уже поздно, он услышал голос Инны:

– Да.

Рус молчал, не решаясь ответить.

– Я слушаю, говорите, – сказала она.

Рус продолжал молчать.

– Ростислав Анатольевич, вы?

Рус молчал, он растерялся.

– А я знаю, что это вы. Я ждала вашего звонка. Почему же вы молчите?

– Да так…

– Уж не жалеете ли вы, что позвонили мне?

– Нет… не жалею, – прерывисто ответил Рус.

– Это хорошо, – ответила Инна. – Чем вы сейчас занимаетесь? Какие планы?

– Да так, ничем, стихи пишу грустные, – ответил он.

– Грустные? А почему грустные?

– Да вот с женой развожусь завтра, – тихо сказал он.

– О! Так это же здорово! – радостно сказала Инна.

– Здорово?! – удивился Рус. – А почему?

– Да потому что вы станете свободным! Вы сможете быть счастливым!

– Я?

– Вы!

– Но я с женой был счастлив, – сказал растерянно Рус.

– Вот именно, что были. Если бы вы были счастливы с женой, то вы бы мне не позвонили, а я была уверена, что вы позвоните.

– Вот вы какая, Инна, – сказал Рус.

– Какая?

– Коварная, – ответил он.

– Женщины все такие, Ростислав Анатолиевич.

– Ясно.

– Ну, так как? Что предложите? – спросила она весело.

Рус не знал, что он должен ей предлагать, потому что вообще не планировал ничего такого, а позвонил ей просто излить, так сказать, посильно душу, но увы, обстоятельства складывались явно не в его пользу. Разговор пошел так, что он уже просто обязан был предложить Инне встретиться, чего он не хотел делать, поэтому он продолжал молчать, тяжело дыша в трубку. Рус молчал, мозг его думал, он понимал, что не хочет сейчас быть один в эту последнюю ночь перед серьезным выбором завтра, но в то же время сделать первый шаг в сторону разрыва с Ириной он также не решался, а потому продолжал упорно молчать дальше.