Сима медленно возила метлой по ступенькам. Ей никто не говорил, что теперь она должна убирать лестницы. Может, директриса приюта решила дать ей временную работу, чтобы не бездельничала?

 Тамилу, по-видимому, раздражала ее нерасторопность. Она периодически пристально на нее смотрела, а потом и вовсе сказала:

– Что ты копаешься, можешь быстрее?

 Сима нервно сжала рукоятку метелки.

– Не могу, – честно сказала она.

– И зачем таких молодых берут на работу. – Тамила подняла глаза к потолку, а потом устремила на нее испытующий взгляд. – Мало того, что я тебя ждала целых пятнадцать минут, так непонятно, зачем вообще запирать подсобку на ключ. И сейчас тоже… Что это еще за новости?

Она протянула руку. На этот раз Сима прижала ключ к себе.

– Это моя комната, – шумно сглатывая, выдавила она.

– В смысле, комната? – Тамила смотрела на нее, как на последнюю дурочку.

Сима бы рассказала, что ей уже шестнадцать, что она с трудом закончила семь классов, и к нормальным детям ее не пускают. Но не из-за этого, есть другие причины. Что вообще-то это детдом для проблемных подростков, но из всех она – самая проблемная. Да, так бывает. Что ее, кажется, держат тут из жалости, потому что считают сумасшедшей и непригодной для жизни. Пусть не говорят вслух, но ведут себя так, а она все понимает. Что вообще-то ей нравится жить в Золотополе, ведь это столица – город, о каком только можно мечтать. И еще сюда съезжаются все художники, а ее отец – один из них, самый лучший и самый талантливый… Просто вышло так, что ее изолировали от всех, и подсобка – еще не самый плохой вариант. Ведь есть еще ночлежка, про которую Федот рассказывал. Там не так уютно. Там холодно и воняет. Она туда не хочет, совсем. Так что лучше ей остаться в подсобке, до того самого дня, пока папу не найдет…

 Сима бы все это сказала, ведь с ней, на удивление, заговорили. Ей даже задали вопрос, а ей так хотелось выплеснуть душу! Но – вот незадача – горло будто перетянуло тугой веревкой. Она опустила голову и неожиданно для себя заплакала, прижимая руку к лицу.

 В эту минуту ей снова виделось, как приходит папа – такой же молодой, красивый, сильный, как и всегда, обнимает ее, прижимая к широкой груди. А потом уводит за собой. И все плохое, что было – весь страх, позор, слабость – остается в прошлом. Сима уходит с ним, не оглядываясь назад.

 Но по-настоящему папа так и не пришел. А она все еще стояла перед чужой недовольной женщиной, всхлипывая и размазывая слезы по лицу. И не нашла в себе сил развернуться и уйти. Хоть куда-нибудь.

 Тамила взяла ее за плечи и повела наверх. Терпеливо ждала, пока Сима дрожащими руками повернет ключ в заевшем замке. Вошла вместе с ней и усадила на кровать, после чего посыпались еще вопросы. Сима слышала мутный поток слов, почти не различая смысл. Только запомнилось:

– Значит, ты ― ребенок, который все время будет здесь жить?

 При этом у Тамилы был такой вид, будто она работает здесь первый и последний день.

 Сима и для нее оказалась такой же «прокаженной», как и для всех, хотя почти ничего не сказала. Впрочем, как обычно.

 Только вот потом Сима сама захотела, чтобы Тамила куда-то исчезла. Чтобы она уволилась и больше никогда не поднималась в ее подсобку. Но увы. Новую уборщицу, кажется, ничего не смутило. Ее вообще сложно было смутить. Она ходила на работу каждый день, как часы, не опаздывая ни на минуту. Бывало, приходила раньше и уходила позже, гораздо позже положенного. А потом начала появляться по воскресеньям – в нерабочие дни.

 Все бы ничего, да вот только Сима рядом с ней начала чувствовать себя крайне странно. Как будто целые пласты ее жизни куда-то исчезали, стирались и пропадали навсегда. Она не хотела верить, что у нее снова начались провалы в памяти, как в детстве, когда она почти все забыла, что связано с папой, но потом постепенно вспомнила. Недавно она случайно услышала разговор воспитательницы и директрисы. Сима хотела незаметно проскользнуть и выйти из детдома, как обычно она это делала, но приглушенные голоса заставили ее притормозить.