Анечка спустилась в цех, ей нужно было отдать документы начальнику второго цеха Файнбергу. Обычно там в это время кипела работа, сновали люди, двигались погрузчики, шумели машины, но сейчас было тихо. На лестнице она столкнулась с Сеней. Этот неопределенного возраста мужчина с вечно немытой и нестриженой кудрявой шевелюрой отвечал на предприятии за связь и был совершенно незаменим. В просторечии все его звали радистом, и с ним нужно было держать ухо востро. Дело в том, что Сеня был очень разговорчив, если не сказать болтлив. Стоило только зазеваться, неосторожно улыбнуться Сене или притормозить, проходя мимо, всё – придётся слушать его полчаса, не меньше. Радист был Анечке симпатичен, она часто узнавала от него разные интересные вещи о политике, экономике и, конечно, о разных аспектах радиосвязи – любимой Сениной темы, но где взять столько свободного времени? На этот раз она постаралась проскочить мимо, но Сеня просто вцепился в ее рукав.

– Ты знаешь, какая эпидемия у нас? Там внизу – никого! Никого!

– Что, совсем?

– Только Файнберга видел. А ты…

– Извини Сеня, я побегу, а то вдруг он уйдет, а у меня документы не подписаны, – нашлась Анечка и побежала вниз по лестнице. Сеня всплеснул руками и отправился искать другую жертву.

Файнберг был на месте. Увидев гостью, он поднялся ей навстречу. Это был высокий, по-своему красивый человек с очень серьёзным лицом. За серьёзность эту отвечала вертикальная складка на лбу, которую стилисты и визажисты называют хмурка. Документы, инструкции, схемы и технологические карты были у него всегда в полном порядке, а воротничок рубашки, видневшейся из-под спецовки, всегда имел свежий вид. Анечка уважала его за техническую грамотность и часто обращалась к нему за советом, если сама не могла в чём-то разобраться. И это в то время, когда начальники других цехов годами не находили времени привести документацию в порядок. Перед каждой проверкой они в панике прибегали к Анечке с папками исчёрканных бумаг и криками «Что делать? Как быть?! Помоги!». Достоинства Файнберга «усугублялись» красивым, идеально разборчивым почерком. К тому же он, несмотря на вечную занятость, всегда был рад остановиться и поболтать с Анечкой на самые разные темы. Лену Смирнову и Марину Эдуардовну он удостаивал лишь вежливым приветствием, а с Анечкой у них всегда находилось, что обсудить. «Это только из вежливости, – совершено искренне думала Анечка, – по работе он зависит от моих действий и решений, вот и старается быть любезным. Ну не может ведь он интересоваться такой серой, ничем не примечательной личностью, как я. Ни супер-длинных ног, ни пятого размера, ни роскошной прически». Анечка даже косметикой пользоваться стеснялась, ей казалось, что помада сразу размажется, а тушь потечёт, и вообще, все будут над ней смеяться. Единственным украшением служила широкая лента-резинка, которая удерживала гладко зачёсанные назад волосы. Обычно лента была серо-голубой, в цвет глаз. Иногда ленту заменял пластиковый ободок. Одежду она тоже выбирала своеобразно. Поскольку на работу нельзя было прийти в привычных джинсах и кроссовках (дресс-код, будь он неладен!), она носила платья-футляры. Длинные рукава, вырез под горлышко, длина по колено, всё прилично. Никаких рюшечек и лишних деталей. Платья эти сидели на ней очень хорошо, благодаря высокому росту и полному отсутствию лишнего веса, а скорее даже, его недостатку. Но это Анечке и в голову не приходило. Серенько, скромненько – и хорошо.

– Все домой уехали, – сказал Файнберг, поздоровавшись. – Плохо всем. Многие ещё утром не вышли на работу. Вот я остался, да старший механик, да Наташка вон сидит, чай пьёт. В других цехах тоже такая чертовщина – работяги все заболевают, а начальство бодрячком! Может они надышались чем-то? Так ведь я тоже в цеху целый день, и ничего!