Когда вышли в поле первый раз, то этот старший спросил:

– Андрей! Зачем это надо тебя зонтом прикрывать, ведь дождя-то нет?

– Вот чудак, – серьезно начал пояснять Андрей, – ты видишь, как солнышко мне в глаза от белой бумаги отражается?! Ослепнуть можно.

– А! Это как зимой на снег долго не насмотришься, когда солнышко яркое, – быстро сообразил Антипка, стоящий рядом.

– Во, какой ты шустрый, – обиженно буркнул старший. – Как будто без тебя не кумекаю, что к чему.

– Все поняли, вот и хорошо, – примирительно сказал Андрей. – А теперь сигналь Ермилке!

Взмах красным флажком – и маленький человечек с длиннющей линейкой-рейкой с бело-красно-черными шашками засеменил по пыльной полевой дороге, отмечая стоянками все ее замысловатые изгибы.

Лето промелькнуло незаметно. Еще недавно, выкроив минутку, Андрей со своими помощниками лакомился ягодами в зарослях малинника или на солнечных полянках с зелено-синим ковром черничника, а теперь зарядил нудный, мелкий, не перестающий целыми днями дождь. Порывистый ветер бросает горстями брызги на планшет из-под зонта. Бумага «рубашки» его, до звона натягивающаяся под солнцем, теперь вздувается волнами. Твердый карандаш, крошившийся графитом в солнечные дни, теперь режет ватман планшета, не давая сочной линии контура на нем.

– Андрей! – взмолился маленький Антипка. – Может, хватит на сегодня?

– Ну-ка не ной, – цыкнул на него Ильюшка, как старший над ними и оттого полагающий, что Андрей знает, что делает: как будто не видит, что тот сам весь мокрый с головы до ног.

Андрею жалко малышей. В своих дырявых одежонках, босые, промокшие до последней ниточки, ребятишки дрожат, стоя под зонтом, тесно прижавшись друг к другу, лязгают зубами. «Как же пошлешь их, бедняг, снова с рейкой в сплошную мокроту листвы и травы».

– Шабаш, ребятня! По домам, – закрывая планшет чехлом, говорит он.

Маленькие помощники с радостью помогают убирать кипрегель, мензулу и, разобрав инструмент, кому что положено нести, вприпрыжку устремляются к деревне.

– Завтра выходим на работу? – спрашивает Ильюшка, обернувшись к Андрею, когда подходили к деревне.

– Если дождь не перестанет и к завтра, то не пойдем.

– Он не перестанет, я знаю, – встревает в разговор Антипка, – бабушка говорила, что если дождь начался с утра, то на три дня он.

– Не мели, Емеля, осенью это не считается, – поясняет Ермилка.

В середине октября учебная команда в полном составе возвратилась в Петербург. Начались экзамены, в результате которых восемь учащихся, не набравшие 7–8 баллов из 12 по экзаменуемым дисциплинам, были отчислены. Андрей был переведен в старший класс.

С 1 ноября снова учеба, три с половиной часа ежедневно черчение и каллиграфия. Андрея это не тяготит, его успехи отмечает обучающий офицер, а к концу учебного года заведующий командой выделяет Пастухова среди других и представляет к производству в унтер-офицеры.

Приказом по Корпусу военных топографов № 46 от 1 апреля 1879 года Андрей произведен в унтер-офицеры и назначен на службу в топографическую съемку Курляндской губернии.

– Господа! – вскочив на стул, стараясь перекричать гомонящих сослуживцев по команде, гремел басом новоиспеченный унтер Перфильев. – Теперь нам все нипочем, мы военные топографы – и баста!

– Зря шумишь, господин унтер, – стаскивая Перфильева со стула за полу мундира, успокаивает его Андрей, – мы входим в корпус, но будем толпиться у его порога без приглашения за стол.

– Как так? – возмущается его собеседник. – Ты в себя не веришь, Пастухов?

– Сам в себя верить можешь сколько хочешь, а как заставить, чтобы в тебя другие поверили?