Довольно на сегодня откровений. Да и не хочу видеть, как он уходит. Снова.

И почему мне кажется, что его уход вновь окажется побегом… от меня?

Хочу отвлечься и лезу в сумки. Мне банально не хватает зубной пасты и щётки. У Лядовых я стесняюсь спросить или попросить, каким бы глупым это ни было.

Я знаю, что наглость — второе счастье, но не моё, не в моём случае. В моём случае, Макс Лядов — моё второе счастье. Первое — моя семья.

В боковом кармашке находится коробка с парфюмированным мылом, мой шампунь и моя зубная щётка. Я не знаю, радоваться мне находке или огорчаться.

Снова ухожу в себя, перебирая руками добытые предметы, и незаметно для себя ковыряю полуобломанными ногтями коробочку. Она раскрывается. Деньги и кусочек мыла выскальзывают мне на колени.

Что это?

Не веря своим глазам, я разворачиваю две пятитысячные купюры, сложенные раз в пять, и долго на них смотрю.

«Как это понимать? Ты всё ещё любишь меня и заботишься обо мне, мама?» — думаю, глядя немигающим взглядом на десять тысяч, что были спрятаны в коробочке с мылом и две огромные сумки в моих ногах.

***

— Куда ты собрался на ночь глядя? — отец требует ответов, которых у меня нет.

Мне некуда толком идти, но я обязан покинуть этот дом.

— Сниму номер в гостинице. — говорю первое, что приходит на ум.

— Что происходит, Максим?

Я и сам уже ничего не понимаю.

Около недели назад я, кажется, и думать забыл о девочке с глазами цвета льда. Все мои мысли занимала Марина Вязеченко — моя девушка, невеста, почти жена. Точнее, наш разрыв.

Если бы можно было на расставания оставлять отзывы и баллы, я бы поставил нам высшую оценку. Два взрослых человека сели за стол, поговорили и пришли к общему решению.

С Мариной было легко. Моментами охеренно настолько, что кровь довольно редко приливала к мозгу. Моментами непонятно. Моментами яростно… Но здесь я сам виноват. Не стоило ввязываться в отношения с моделью. Встречи, фотосессии, съёмки, реклама… И вокруг всегда толпы мужчин — от стилиста, до пузатых кошельков, находящих её на каждом пафосном приёме.

Как говорил отец: «Не по Сеньке шапка».

То, что изначально привлекало на физиологическом уровне, со временем переросло в нечто большее, и я сам не заметил, как начал ревновать, пытаться оставить её рядом с собой и дома — в моей квартире, где мы прожили полгода. А потом… Предложение. Такое же, как и наши отношения — яростное, спонтанное и лёгкое. И следом за ним неутешительный диагноз…

Я бесплоден.

Странный факт, я совсем не думал о детях до похода в клинику, куда Маринка меня и затянула, а после результатов обследования я только о них и думаю. Постоянно. Беспрерывно. Возвращаюсь к мыслям о детях каждый раз, как вижу на улице молодую маму с коляской, как проезжаю мимо скейт-парка, где любит тусоваться молодёжь, глядя на… Аню.

Почему родителям Поплавской когда-то дали зачать и родить ребёнка, а нам с Мариной нет? Мы адекватны. Не пьём толком. Не курим. Занимаемся спортом. Не ссоримся и не приемлем решения конфликтов применением физической силы. Уверен, останься из нас в живых кто-то один, с нашим ребёнком не случилось бы ничего, что произошло с Аней.

— Ты меня вообще слышишь? — отец недовольно хмурится.

Он стоит посреди коридора, закрывая собой мне путь к двери, и всерьёз обеспокоен. Как и я.

Я не хочу волновать старика. Но и жить в этом доме я не могу. Не имею права!

— Слышу. — выдыхаю, привалившись к стене плечом.

Странная ситуация. Нелепая. Я взрослый мужик, двадцати шести годиков, а отец так гипнотизирует мои ключи от машины, которую только сегодня удалось забрать из ремонта, будто я малолетний пиздюк или пьяным собрался за руль.