– Пришлёшь завтра Фёклу за моими присмотреть? – попросила Марья Глафиру. – Схожу до Афанасьева. Авось не прогонит. Если Василий сегодня опять будет домогаться – точно пойду!

– О чём ты говоришь, Марья? Я сама пригляжу, только кликни! Тем более у тебя теперь двое, Фёкла не справится…

Однако в тот день случилось такое, что Марья решила отложить визит к купцу.

Вечером, как и ожидалось, пришёл Василий. Был он, по обыкновению, развязен и слегка пьян. Она его впустила в дом, чтобы окончательно раскусить ухажёра и пригрозить, если понадобится, жалобой его хозяину.

– Здравствуй, Марья! Ожидала меня? Знаю, что ожидала!

– Не шуми, детей разбудишь! Да, ожидала. Только не потому, что ты думаешь!

Марья укуталась в большой платок, пока Василий приходил в себя от её сообщения, отодвинула лавку от стола и села, обняв себя за плечи. Приказчик осмотрелся по сторонам и спохватился:

– Погоди, ты сказала: «детей». Глашины, что ль?

– Нет, мои! У меня теперь двое.

– Ничегошеньки не понимаю… – гость помотал кудрявой головой.

– А тебе не обязательно понимать. Василий, давай договоримся: ты пришёл ко мне в последний раз! Ещё раз хочу сказать, что я тебя не люблю и замуж за тебя не пойду. Больше я тебя к себе не пущу! Заруби это себе на носу. Иначе завтра же пойду к Афанасьеву и пожалуюсь на тебя.

Мужчина ещё раз помотал головой – похоже, хмельного выпил лишка. Запустил пятерню левой руки в свои кудрявые волосы и, со злостью их подёргав, попросил:

– Дай квасу!

Жадно отпив несколько глотков, да так, что капли усеяли одежду, отдышался, снова отпил, затем, будто успокоившись, сказал ровным голосом:

– Афанасьеву, говоришь?! А ты знаешь, что это он сгубил Михал Василича? А?! Это они, не поделив на заимке бабу, стали стреляться. Вот Афанасьев удачливее оказался, застрелил Мишу.

– Что-о?! – протянула Марья, прикрыв рукой рот. Кровь схлынула с её лица. – Врёшь, поди?!

– Вот те крест! Сам видел! Сначала они долго ссорились, кричали друга на друга. Про какое-то золото говорили. Михал Василич утверждал, что тот благодаря ему стал купцом. А Евсей Петрович ему: «Ты на мои деньги живёшь! Я их приумножил!» В общем, всё вспомнили. Затем вздумали стреляться из охотничьих ружей, пьяные уже были. Оба – отменные стрелки. Только Михал Василич не стал в него палить, лишь прицелился, затем взял в сторону и влепил картечь в соседнее дерево. Ну, расстояние было небольшим, а потому не было осыпи дроби – ни одна картечина не задела. А Афанасьев вскинул ружьё, тут же выстрелил и попал прямо в грудь. Разворотило Михал Василичу рёбра, будто медведь лапой ударил. Вот и придумали для всех, что его медведь задрал…

– Зачем ты мне это рассказал, Василий? – спросила Марья, тяжело вздохнув.

– Хочу, чтобы знала, кто тебя вдовой сделал. Я скоро уйду от него – это страшный человек. Когда-нибудь он и со мной так поступит. Если уж Михал Василича не пожалел…

– Ты же говоришь, что им было чего делить?.. А с тобой – что? Аль придумал в отместку мне эту историю?!

Василий посмотрел пристально в глаза Марьи и медленно перекрестился; затем, достав из-за пазухи нательный крест, поцеловал его.

Вернувшись из Верхне-Благовещенска, Никодим первым делом направился к губернатору. Он уже по дороге домой узнал, что войско собирается в поход на китайскую сторону.

Решил тоже принять участие – авось следы Ликин обнаружатся.

Подождал у дверей, пока закончится совет, разойдутся приглашённые начальники, и постучал в дверь.

– Ваше высокопревосходительство, позвольте войти?

– А, Никодим! Заходи. Что опять случилось?

– Ничего, Константин Николаевич, слава богу. Ваше высокопревосходительство, прошу позволения записаться в поход. Хочу вас сопровождать.