Патриций стоял на лестнице дома Одвина и смущенно улыбался. Сотни восторженных глаз устремлялись в его сторону, заставляя Шая чувствовать непривычное стеснение. Он поймал себя на мысли, что ангалийцы Эрзальской долины никогда не купали его в овациях. В этом не было ничего удивительного. С древних времен в долине правила династия Лаплари, передавая власть над Гальтингом по наследству. Каждый новый патриций Эрзальской долины получал в свои руки этот город, точно приданое, причитающееся жениху от дома невесты. Законы требовали от ангалийцев послушания, почитания своего правителя, но вот заставить питать восхищение законы не могли. Сейчас, оглядывая толпу Аджхарапа с крыльца, Шай видел в глазах людей именно восхищение, за которое он дорого заплатил кровью. Не успели радостные возгласы чуть утихнуть, как из толпы донеслось очередное: «Шая в мэры!» – и вновь площадь утонула в гуле, заливистых свистах и аплодисментах.

Одвин растерянно смотрел то на горожан, то на патриция. Наконец он выставил ладонь впереди себя, призывая к тишине. Ее не пришлось ждать долго, и тогда лекарь сказал: «Мы с вами условились провести выборы. Они состоятся через несколько дней. На пост мэра Аджхарапа претендуют патриций Эрзальской долины Шай Лаплари и начальник городской стражи Эрбус Одноокий. По традиции мы поставим на площади два железных короба, куда каждый, достигший зрелости, волен будет опустить ясеневый жетон с гербом Аджхарапа. Подсчет голосов будет доверен Акире. Но прежде хочу спросить вас. Должны ли мы ждать и упражняться в подсчетах, когда всем ясно, что город уже сделал свой выбор?»

Толпа прервала его восторженными криками: «Шая в мэры! Шая в мэры!» – доносилось до Одвина со всех сторон. «По закону, – продолжил Одвин, стараясь перекричать толпу, – на голосовании каждый член синедриона обладает одной сотней голосов. Эрбус кандидат, сам за себя голосовать он не может. Должен вам сказать, что свои голоса мы с Акирой намерены отдать нашему герою, освободителю Арамея патрицию Шаю Лаплари. Перевес едва ли будет на стороне Эрбуса, если не только мы, но и вы намерены видеть патриция в мэрии Аджхарапа». Люди вновь зааплодировали: «Шая в мэры! Наш выбор – патриций Шай, освободитель Арамея!»

Одвин повернулся к Шаю и поклонился ему. Стоящая справа от Шая Кларена подошла к патрицию, взяла его руки в свои ладони, нежно сжала их и шепнула: «Ты заслужил это». Но Шай не смотрел ни на нее, ни на Одвина, ни на толпу. Взгляд его был прикован к Эрбусу – лицо начальника стражи было каменным. Оно не выдавало печали от заранее постигшего его проигрыша, не выдавало оно и злобы. Шай поднял руку. Толпа замолчала.

– Почтенный Эрбус, – обратился патриций к своему сопернику, поражение которого уже было неоспоримо вписано в историю Аджхарапа, – а что думаешь ты? Тебе достаточно молвить, и уже завтра на площади появятся железные короба, а жителям будут вручены ясеневые жетоны для полноценного голосования.

Эрбус подался всем телом вперед, оттолкнул стоящего у него на пути зеваку и неспешно пошел к крыльцу дома лекаря. Их с патрицием взгляды встретились и застыли. Толпа не издавала ни звука. Первым прервал молчание Эрбус.

– Никому не было под силу очистить русло реки от камней. Лишь тебе одному, патриций, – он говорил негромко. – В Аджхарапе мне жить и умереть. Это мой город. Я служу ему, служу своему народу. И если народ выбрал тебя… Я не буду обижать себя и своих людей, начиная игру, в которой уже определен победитель. Выборы состоялись, и это столь же ясно, сколь прозрачна вода в Арамее, что вновь разрезает наш город. После того, как Дейну увезли на суд в Триарби, я приготовился занять ее место. Возможно, я заслуживаю его. Но нужен ли я Аджхарапу как правитель? Я мудр. Во всяком случае, неглуп. Но я рожден воином. Ты же, патриций, рожден правителем. Им и умрешь, даже если тебя заковать в цепи и бросить в Огненное море. Правление начинается со свиты, и ты изберешь себе свою. Я последую воле своего народа и признаю мэром тебя. И готов буду тут же уйти на покой.