Отчего-то лезу в рюкзак. Слова сыплются сами по себе. Вырисовываются в предложения.

Подумать о том, что Горгоне это знать необязательно – не успеваю. Просто хочу доказать, что не лгу.

− Через три дня. У неё сейчас берут анализы… - Вытаскиваю документ из больницы о назначенной дате операции.

Взмахиваю перед лицом Алсу Азатовны.

Замираю, когда она берёт его в руки.

И смоляными глазами начинает бежать по строчкам.

Не дышу. Даже не говорю ничего.

Просто жду, пока преподаватель закончит читать. С чем поступила. Диагноз. Заключение врача.

− Вероника… - Ксерокопия документа вновь оказывается в моих руках. Обжигает пальцы. – Ты понимаешь, что болезнь матери – это не основание для того, чтобы не готовится к экзамену?

− Да… - Мой выдох похож на конвульсии перед смертью. - Да, я понимаю.

Она не поверила. Или поверила, но не прониклась.

Решила, что я не заслуживаю ещё одного шанса.

И сейчас просто влепит «неуд». Даже разбираться не станет.

Хотя, можно было бы. Ведь время для пересдачи ещё есть.

− Но я тебя понимаю. – Говорит со скрипом.

Смотрит недоверчиво. Подвох ищет.

Я же не дышу. Просто пропадаю в этих чёрных омутах глаз, начиная дышать часто-часто.

И вязкий комок из слёз проглотить пытаюсь.

− Когда моя мать умирала, я тоже училась. И знаю, как непросто взять себя в руки в этот момент.

− И вы… Вы ничего не смогли сделать?

− А я не могла. Это было не в моей компетенции. – Хмыкает.

Отворачивается к окну, избегая прямого контакта взглядом. И, как будто, в транс погружается.

− Только это никого не интересовало. Я в одночасье потеряла и мать, и отца, и мужа…

Снова выдыхает. Наваливается ладонями на подоконник.

Дышит тяжело.

Я же не дышу. Не знаю, сколько она носила это в себе, но отчего-то кажется, что Алсу Азатовне нужно выговориться.

И не спешу говорить.

− И пообещала, что буду заботиться о сестре. И о её малолетнем сыне, который тоже остался без отца. Постаралась взять семью в свои руки.

Разворачивается на сто восемьдесят градусов. Вперивается таким взглядом, от которого мурашки бегут по коже.

И кончиками пальцев по щекам пробегает.

Неужели, слёзы утирает?

− Так что я понимаю тебя, Вероника. – Произносит твёрже.

На миг – улыбается. Мягкой, нежной улыбкой. Полной грусти.

А потом снова берёт себя в руки. Обнимает за плечи.

И подбородок вверх вздёргивает.

Будто и не было этой секундной слабости с искренним признанием.

− Так что я разрешу тебе прийти ещё на одну пересдачу, Белевская. В следующий понедельник…

− Спасибо! – Слишком горячо выдыхаю.

Встречаюсь с ледяным женским взглядом. Морозным, как тонна льда.

Прикусываю губу. И слова благодарности пытаюсь сдержать.

− Но это будет последний шанс, Ника. Не сдашь – пеняй на себя. Вылетишь из ВУЗа.

.

Выхожу из аудитории, тяжело дыша. Приваливаюсь спиной к двери.

Сползаю на пол, скуля от боли.

Лицо просто горит огнём. На скулах – мокрые дорожки от слёз.

А ещё я чувствую себя униженной и раздавленной. Полностью уничтоженной.

Где взять сил и бороться – не представляю.

− Ника, ты что? – Заботливые сильные руки окружают тёплым кольцом.

Встряхивают. Ставят на ноги. Разворачивают к своему обладателю.

− Не сдала? – Пропадаю в синих омутах глаз чувствуя, как по телу расползается приятное чувство.

И я благодарна Юре за заботу.

Он, оказывается, всё это время был тут. Ждал меня под дверью аудитории.

Не терял терпения.

А я…

Качаю головой. Всхлипываю. И глаза, полные слёз, туплю в пол.

Просто стыдно признаться ему в своей несостоятельности.

− Ещё одна пересдача есть?

− Есть…

− Ну, и здорово. – Припечатывает. - Подготовишься нормально и сдашь. А потом в ресторан сходим, отметим.