Бродяге ветру волком выть в овраге,
А вьюге быть неласковой со мной…
Скерцо
Лежу без сна. Уколом тонкий звук,
Как будто плач, и заболело сердце.
А за окном пурга, сто тысяч рук
Шального ветра вновь играют скерцо.
Мне так его трёхдольный такт знаком…
Как шутка свыше, падает игриво,
Настырно снег, приправленный дождём,
И залепляет окна хлопотливо.
Мне кажется, иль правда эта ночь
Для тех, кто завтра не хотел проснуться?
Летит душа, отпущенная прочь,
А телу вслед уже не улыбнуться…
Как много снега, или это сон
Уже вошёл ко мне, преград не зная,
И жмёт меня сугроб со всех сторон,
В гробу холодном сердце мне пластая?
Нет, рано, рано, закричал петух
И разогнал в округе сизый морок,
И ветер больше не тревожит слух,
А за окном улёгся снежный творог…
Зимний складень
Распеленал рассвет озябший лес,
Туман осел и слился с белым настом,
А эхо вслед за филином ушастым
Летит под хвойный ёлочный навес.
Нежна зима и ей настал черёд.
Там пустоты не мыслится осенней,
Где блещет снег в лесной угрюмой сени,
Где песня ветра за сердце берёт…
Вот вышла ночь и затворила дверь,
За горизонтом ей достанет места…
Зима, как неневестная невеста, —
Пора холодных мыслей и потерь.
Иду след в след за собственной судьбой
Быть на виду, забившись в дальний угол.
Мне так близка душа вороньих пугал,
Довольных едким смехом над собой.
Заплат не счесть на их чужом тряпье,
Они давно метафорами стали,
Не разживясь ничем в вороньей стае.
Лишь фишки дней, как ревностный крупье,
Сочтя впригляд и, может, ошибясь,
Ссыпаю в молью битые карманы,
Жду от зимы, грунтующей изъяны,
Собольей шубы… В голос, не стыдясь,
Пишу спроста о том, что видел свет,
Но без меня и вприщур не заметил.
Я за слепцов, как поводырь, в ответе,
Хотя на мой призыв ответов нет…
Распеленал рассвет озябший лес,
Туман осел и слился с белым настом,
А эхо вслед за филином ушастым
Летит под хвойный ёлочный навес.
Нежна зима и ей настал черёд.
Там пустоты не мыслится осенней,
Где блещет снег в лесной угрюмой сени,
А песня ветра за сердце берёт.
«Наст выпластал глазурью обливной…»
Наст выпластал глазурью обливной
Наносы снега, корочкою тонкой
Покрыл сугробы. Яркою блесной
Луны осколок виснет над картонкой
Зубчатой леса, плоской, как макет.
Образчик экспликации спектакля,
Что выделил из тени лунный свет:
Растрёпан дым над крышей, будто пакля,
И старой груши веерная плоть
Над пряслами чернеет убелённо,
И дальше – сине-звёздная изводь
Заснеженного поля…. Утомлённо,
Сторожко наст ломается под шаг.
Там, ниже, снег пушится, словно вата.
Тропинка тянет ниточку в овраг,
Где ночи смысл недолговечный спрятан…
И так всегда, коль вырвешь хрупкий миг
Из мира замечтавшейся картины, —
Исторгнет сердце трепетное крик,
Постигнув вдруг земные величины…
«Неведомым законам мирозданья…»
Неведомым законам мирозданья
Я следую, рассудку вопреки.
Жду снега, словно первого свиданья.
Его объятья нежные легки.
Там, в городе грохочущем и диком,
Его никто не любит так, как я.
Опять цветёт на окнах повилика,
Брильянтовыми искрами маня.
Опять волшебной праздничной игрою
Под лунным светом радует, блескуч,
Пушистый белый полог. Землю кроет,
Спешит, летя стремительно из туч,
Кружится в вальсе белого молчанья
Хранитель и радетель вещих снов.
Сиятельный знакомец мирозданья
Укрыть закут мой бережно готов,
Чтоб я наутро утонула в пене
С избушкой вместе, как под колпаком,
И заспалась, забылась бы от лени,
Укутав плечи бабкиным платком.
«Ходит ветер по крыше…»
Ходит ветер по крыше,
Резок он и угрюм.
То в окно мне задышит,
Полон каверзных дум,
То метнётся, дичая,
Снег поднимет, бранясь,
И его распашная
Свитка – чистая бязь —
То заплещет крылами,
То накроет прогон,
Словно белое пламя,