Оркестр доиграл, и музыканты, побросав инструменты, устремились к столику, где их заждались уже абсолютно «никудышные» проститутки.

Мальчик вынул из жилетного кармана часы и, взглянув на них, сказал:

– Ну, пора, спасибо за приятное общество, должен откланяться. Дела.

Он встал, взял со столика букет и направился к выходу.

– А портсигар? – крикнул вдогонку Крысогенов.

– Не нужен, – не оборачиваясь, махнул рукой Мальчик и вышел из зала.

– Странноватый юноша, – задумчиво пробормотала Мария.

– Пидор, – бросил Крысогенов, выливая из графина остатки. – Ой, сори, гей.

– Думаете…

– По лицу видно, да бокал в помаде. На губах-то стёрлась…

– Наверное, Вы правы, – Мария допила коктейль.

– Крысогенов опрокинул последнюю дозу, и, дожевав отбивную, спросил:

– Ну что, в Синематограф?

– Да, пожалуй, пора, только вот в уборную зайду, оправиться надо, – смущённо сказала она и удалилась.

– Понимаю, – тихо сказал ей вслед Крысогенов и ущипнул за ягодицу проходившую мимо официантку. Та, захихикав, убежала, но через секунду вернулась с огромным вышибалой и, показав пальцем на Крысогенова, пожаловалась:

– За жопу меня схватили.

Вышибала нахмурил низкий лоб и грозно спросил:

– Вас попросить, или больше не будешь?

– Больше не буду, – миролюбиво улыбнулся Крысогенов и встал. – Мы уходим.

Вышибала ничего не сказал, хлопнул официантку по заду так, что та мгновенно достигла дверей кухни, и удалился вглубь ресторана. Вернулась из уборной Мария, и Крысогенов, взяв её под руку, двинулся к выходу.

– А деньги, любезный! – услышал он за спиной голос официанта с опухшим лицом.

– Ой! Совсем забыл, – пробормотал Крысогенов и отсчитал нужную сумму.

– То-то, – ласково проводил их взглядом официант и принялся убирать со столика.

***

Золотарёв закрывал ставни, когда его окликнул приятный юношеский голос:

– Альберт! Я ждал…

Он обернулся и увидел Мальчика, протягивавшего розы.

– Извини, что не пришёл. Никак не могу пересилить в себе комплекс общественного мнения, – виновато улыбнулся Золотарёв. – С днём рождения, дорогой! Входи.

Они вошли в лавку и заперли дверь.

***

На небольшом белом полотне, не меняясь уже более десяти минут, раскинулся урбанистический пейзаж, с высоченными кирпичными трубами, из которых валил разноцветный дым. Вокруг труб монотонно бродили полуобнажённые мужчины с огромными гаечными ключами и методично постукивали ими по основанию труб. Всё это сопровождалось заунывной техногенной музыкой, состоящей в основном из скрежета шестерёнок, шума выбрасываемого пара, звона цепей, свиста клапанов и тому подобного.

– И Вам это нравится, – спросил шепотом, касаясь губами уха Марии, Крысогенов.

– Да, – ответила она. – В этом есть какая-то скрытая красота.

– Ясно, – усмехнулся он и уставился на экран.

Зал был полон, сидели даже в проходах. Такого аншлага не было давно. Видимо, картина стоила такого внимания публики, но Крысогенов так не считал. Глаза его закрывались, давно хотелось в туалет, но Мария сжимала его руку, и он не мог разорвать эту связь.

Наконец, фильма закончилась, включили свет, и зрители поднялись со своих мест.

– Жаль, что кончилось, – с сожалением проговорил Крысогенов, зевая в кулак, и пошёл к выходу.

– Да, жаль, – направилась за ним Мария.

Выйдя на улицу, Крысогенов закурил и спросил Марию:

– Ну что, куда теперь?

– Домой.

– Ко мне?

– Каждый к себе, – возмутилась Мария. – Вы что думаете? Я – девушка порядочная!

– Я тоже не хам-наглец, на чай приглашаю.

– Ну, на чай можно зайти. Но на часик, не дольше, а то тётя будет ругаться.

– Вы с тётей живёте?

– Да. Папенька с маменькой за границей – дипломаты.

– Ясно, – кивнул Крысогенов, и, увидев таксомотор, крикнул. – Извозчик!!!