Саркен с недоумением и отчаянием наблюдал за тем, как новый директор, Артем Матвеевич Федотенко, с его отстраненным видом и полным отсутствием опыта в сельском хозяйстве, попытался взять на себя ответственность за совхоз. Этот человек, далекий от работы с животными и землей, быстро стал объектом насмешек среди старых работников, но ничего не мог сделать, чтобы улучшить ситуацию.

Для высокого и объемного Федотенко низкорослый Саркен был как красная тряпка для быка: парень сильно раздражал директора. Мало того, что чабан всегда был иного мнения и позволял себе противоречить начальнику, так он еще открыто сомневался в профпригодности руководителя.

– Этот сопляк окончательно страх потерял, – часто злился директор, – думает, что отпрыску председателя сельсовета все с рук сойдет.

В свою очередь, Саркен взаимно на дух не переносил нового директора. И не только потому, что Федотенко мог себе позволить прилюдно оскорбить его обидным, прилипшим как банный лист к нему со школьной скамьи прозвищем – Полторарубля. Саркену просто порядком надоели бесконечные и бестолковые споры с начальником. Одно дело, если бы его поучал мудрый человек, но совсем другое, когда это пытался сделать Федотенко, вообще не имеющий понятия в животноводстве.

Саркен избегал встреч с директором, инстинктивно понимая, что они не найдут общего языка. Вдалеке от села, где стояла его чабанская точка, он чувствовал себя гораздо свободнее, сосредоточенный на своем деле. На стойбище, среди овец, он мог забыть обо всех неприятностях и сосредоточиться на том, что ему было привычно и родно. Это место стало для него не только укрытием, но и способом сбежать от давления, которое казалось все более невыносимым в последние недели.

Для Саркена работа с животными, ежедневная забота о них, стала чем-то большим, чем просто обязанностью. Это было его укрытие, пространство, где он мог быть самим собой и где его мнение еще не ставилось под сомнение. А вот в ауле и особенно в присутствии директора его жизнь стала более напряженной и полной конфликтов.

Вот и в этот раз навестить свою маму Саркен запланировал на поздний вечер. В декабре, как известно, темнеет рано. Чабан уже в полдень загнал стадо в теплую кошару, закрыл наглухо ворота и, уже в сумерках оседлав коня, неспешной рысью поскакал в знакомом направлении. Старый мерин хорошо знал дорогу. Через пару часов переменным аллюром они одолели десять верст пути. Поднявшись на последний холм, за которым должна была располагаться усадьба совхоза, всадник с удивлением остановился. У подножия низину заливало озеро огня и света.

Аул не спал. Почти во всех окнах мерцали лампочки, а на окраине полыхали костры. Там же десятки прожекторов, как глаза собравшихся над падалью стервятников высвечивали суетливую толпу.

В эти минуты Саркен, как малое дитя с блестящими глазами, завороженно восхищался освещением, которое вот так, кажется, легко и просто могло разорвать непроницаемый мрак степи и ярко вырвать из темноты ночи жизнь односельчан.

Он был безмерно рад, что в их аул наконец-то провели электричество. Но в то же время непонятное чувство тревоги все больше и больше закрадывалось в его сознание. Саркен от роду страшился больших перемен и сюрпризов.

Пустив коня в галоп, чабан быстро приблизился к толпе односельчан и спешился. Казалось, что, несмотря на поздний час, здесь собрался и стар и мал всего аула. Одни копали в промерзшей земле полуметровой глубины ямы, а другие подтаскивали и устанавливали в них высокие столбы, утрамбовывая ногами вокруг них взрыхленную глинистую почву. По обширному периметру многочисленными штабелями лежали свежеструганные бревна.