– Ну, если это действительно твой жизненный выбор, – сказал Баймухамбет, немного успокоившись и бережно сжимая ладонь внука, – мы тебе мешать не будем.

Естественно, что эта идея, предложенная Саркеном, повергла в ужас родителей. Жамиля открыто причитала, не в силах поверить, а Мурат, схватившись за голову, с изумлением произнес:

– Где это видано? Сын председателя сельсовета отказывается от образования?

– Не всем быть начальниками, – ответил сдержанно Баймухамбет, глядя на внука. – Кто-то ведь должен и за скотом присматривать.

– Меня же из партии исключат! – в отчаянии воскликнул Мурат, разводя руками в стороны. – И по работе разжалуют!

Баймухамбет, прищурившись, с улыбкой добавил:

– У тебя есть голова и гербовая печать, – подмигнул он своему сыну, – наверняка ты можешь оформить Сарконаю какую-нибудь справку.

В конечном счете, с родительским благословением, Саркен отправился жить и работать к одному из родственников на удаленную чабанскую точку. Там, среди безкрайних степей, он провел почти пять лет, вдали от всего мира, поглощенный работой и естественной жизнью пастуха. В ауле за все это время он появлялся лишь один раз – на похоронах своего любимого деда Баймухамбета, который так много значил для него, передав ему мудрость и стойкость духа.

О начале войны в степной глухомани узнали намного позже. Июльским вечером пригнав к кошарам отару овец, Саркен с удивлением заметил, что его напарник седлает свою лошадь.

– Куда ты это на ночь глядя? – громко поинтересовался он, подъезжая к чабанскому домику.

– Меня на фронт забирают.

– На какой фронт? – недоумевал парень.

– Немцы на нас напали. Сегодня был тут гонец, сказал, что всех мужчин на войну забирают.

– Ничего себе, – сраженный новостью, Саркен буквально сполз с коня на землю, – а кто тогда баранов будет пасти?

– Не знаю, – пожал плечами напарник, – пока что ты один.

Саркен стоял, ошеломленный новостью. В его мире, где были только овцы, степь и работа, война казалась чем-то далеким и чуждым, а вот теперь, на его глазах, ее коснулась и эта, казалось бы, уединенная жизнь. Напарник быстро вскочил на коня, готовясь отправиться, и Саркен, все еще не понимая всей серьезности ситуации, оставался один на пустыре, где еще несколько минут назад его жизнь была простой и привычной.

– Ты ведь вернешься? – неуверенно спросил Саркен, надеясь на ответ, который мог бы вернуть все на свои места.

– Не знаю, – только и сказал напарник, двигаясь прочь, уже в путь, который был предначертан ему судьбой.

Оставшись наедине с бескрайними просторами степи, Саркен вновь взглянул на отару овец. В голове не укладывалось, что война, несмотря на свою удаленность, затронет и его. Сколько еще ему предстояло научиться, осознать и понять, пока эта война не накроет его мир?

Саркен остался один на всех, как будто все, что было в его жизни, исчезло. Он все больше чувствовал, как тяжесть ответственности ложится на его плечи. Вся степь, все овцы, все заботы теперь зависели от него. Его отец, Мурат, был призван на фронт, и это было не только потерей близкого человека, но и утратой того, кто был для него примером и поддержкой. Мобилизация забрала всех мужчин, оставив Саркена и других подростков наедине с трудом и суровостью степи.

Даже директора, стоящего во главе совхоза с самого его образования в 1932 году, забрали на фронт. Взамен него прислали нового. Им стал бывший председатель парткома областного вино-водочного завода, которого почему-то освободили от военной службы и направили работать в село. И хотя Артем Матвеевич Федотенко не знал толком, где у овцы голова, а где хвост, однако ему доверили их тысячи. В придачу хромого чабана и около ста работоспособных женщин.