– Что вы стоите, олухи! Бейте их! – крикнул Аманжол, поднимаясь с земли. – Нас же больше – проучим их как следует!

– Только попробуйте, – решительно сказал Жанибек, поднимая с земли большой камень. – Шарахну так, что мало не покажется!

Аманжол сплюнул на землю и грязно выругался.

– Не хочется руки о вас марать, не то мы бы вам показали, – злобно сказал он, хлюпая разбитым носом. – Айда[30], ребята, отсюда!

Когда они ушли, мы помогли Нино собрать то, что осталось от скрипки.

– Да не реви ты так! – сердито сказал я Нино. – Нашла из-за чего реветь. Ведь что такое скрипка? Это вещь. Значит, можно купить новую.

– Да, – всхлипывая, ответила Нино. – Просто это все, что у меня осталось от отца.

– Может, ее еще можно починить, – сказал Жанибек, осторожно складывая обломки скрипки в футляр.

Мы пошли вместе домой. Жанибек всю дорогу насвистывал «Вихри враждебные веют над нами»[31], пока наконец не свернул на свою улицу.

– Почему у Жанибека такая странная фамилия «Пэк»? – спросила Нино, когда мы остались одни. – Не слышала, чтобы у казахов были такие фамилии.

– Вообще-то он не казах, а кореец, и на самом деле его зовут Чжон Ын Пэк, – засмеялся я. – Это я прозвал его Жанибеком, потому что так удобнее выговаривать. И все стали повторять за мной.

– Кореец? Здесь? – удивилась Нино. – Корея же находится на Дальнем Востоке. Как он здесь оказался?

– Так же, как и ты, – на поезде, – объяснил я. – Жанибек маленький был тогда, поэтому ничего не помнит. Но родители рассказали ему, что они ехали сюда почти месяц, и очень много людей умерло в дороге. Оставшихся в живых высадили из поезда посреди голой степи. Казахи приютили их, поделились едой. Стариков и женщин с малыми детьми расселили по домам, остальных разместили в Доме культуры. Так они продержались до весны, а весной стали копать землю, строить землянки и сажать огороды – в общем, так и выжили… Жанибек – мой лучший друг.

Вернувшись домой, я попытался сложить вместе обломки скрипки, но у меня ничего не вышло. Как же мне было жалко этот чудесный музыкальный инструмент! Но еще больше мне было жалко Нино – хоть она и крепилась, было видно, что она очень сильно расстроилась.

Неожиданно я услышал песню на незнакомом языке. Это пела Нино.

– Ты чего это? – удивленно спросил я.

– Пою, – пожала плечами Нино.

– Красивая песня, – сказал я. – Только язык непонятный.

– Это на грузинском, – улыбнулась Нино. – А красиво, потому что у нас в каждом слове есть что-то от солнца, от земли и что-то от винограда. Так мама говорит.

– Никогда не пробовал виноград, – признался я.

– Вот как? Поеду к бабушке в Тбилиси, пришлю тебе целый ящик, – засмеялась Нино и уже серьезным голосом добавила. – Я все равно буду выступать с папой на концерте, даже если для этого мне придется упражняться на… воображаемой скрипке.

– Это как? – еще больше удивился я.

– А вот так, – решительно сказала Нино и, прикрыв глаза, жестами показала, как она берет в руки скрипку, прикладывает ее к подбородку и начинает водить смычком по струнам.

Я стоял, как завороженный, наблюдая за ее «игрой».

– Как ты это делаешь? – наконец спросил я, когда она прекратила «играть».

– Мне вовсе не обязательно иметь под рукой инструмент, чтобы слышать, как он звучит, потому что я, как папа, слышу музыку у себя в голове – все до последней ноты, – улыбнулась девочка. – Только, прошу, не рассказывай маме про скрипку, а то она сильно огорчится…

Той ночью я проснулся от криков. Это был голос Нино.

– Иоська! Иоська! – отчаянно звала она кого-то во сне.

Тут же в пристройке загорелся свет.

– Что случилось? – мама заглянула в пристройку.