Следующим уроком была математика.

– Дети, приготовьтесь к самостоятельной работе, – сказал Николай Николаевич, входя в кабинет.

В конце урока он прошелся между рядами и собрал тетрадки на проверку.

– Что ж, начнем с новенькой, посмотрим, что она успела сделать.

С этими словами он углубился в чтение тетрадки Нино, время от времени поправляя очки. Обычно он аккуратно исправлял красным карандашом ошибки, но в этот раз красный карандаш так и не пригодился.

– Надо же! Ни одной ошибки, – пробормотал он, удивленно взглянув на Нино из-под очков. – Как тебя зовут?

– Нино, – ответила девочка, робко подняв глаза. – Нино Горелик.

– Молодец, Нино, – похвалил ее учитель. – Ставлю тебе… «отлично»!

В классе воцарилась гробовая тишина. Николай Николаевич был очень строгим и требовательным учителем, и получить у него не то что «пятерку», а даже «четверку» было большим делом.

После уроков я остался в классе доиграть в морской бой, который начался еще на уроке русского языка. Нино тем временем аккуратно сложила тетрадки и учебники в ранец и пошла домой. Неожиданно я услышал громкие голоса на школьном дворе. У меня похолодело в груди от недобрых предчувствий.

Схватив портфель, я выбежал на улицу. То, что я увидел, было ужасно. Мои тихони-одноклассники – те, что еще пять минут назад прилежно сидели за партой, – теперь шли за Нино, насмехались, бросали в нее комья грязи и кричали: «Дочь врага народа! Дочь врага народа!» Нино, совершенно беззащитная, шла молча, сгорбившись, и лишь прикрывала лицо руками. Меня аж затрясло от гнева.

– Да вы в своем уме? – крикнул я. – При чем тут она?! Разве родителей выбирают?!

Воинственно размахивая портфелем, я погнался за обидчиками. Когда они разбежались, я подошел к Нино и увидел ее раскрасневшееся заплаканное лицо.

– Пошли домой, – небрежно сказал я, будто ничего особенного не случилось.

Она робко улыбнулась сквозь слезы – словно солнышко выглянуло из-за туч.

– Только маме ничего не говори, – попросила Нино. – А то она огорчится.

Я молча кивнул в ответ, и мы пошли домой.

Однажды вечером, когда Татия Георгиевна задержалась на работе, из пристройки раздались красивые и печальные звуки музыки. Я заглянул в комнату. Нино стояла у окна, прикрыв глаза и прижав к подбородку какой-то необычный музыкальный инструмент. Легко и плавно водила она смычком по струнам, извлекая из инструмента щемящие звуки, отдаленно напоминающие человеческий голос. Из окошка в комнату теплым золотистым потоком струились лучи заходящего солнца. И казалось, что эта странная худенькая девочка с бледным одухотворенным лицом и волосами цвета спелой пшеницы была его продолжением – каким-то небесным созданием из других, более высоких миров, сотканным из света, воздуха и этой удивительной музыки, которое, по какой-то нелепой случайности, занесло к нам, в маленький саманный домишко посреди бескрайней ветреной степи.

– Что ты делаешь? – удивленно спросил я.

Девочка прекратила играть, открыла глаза и перевела на меня задумчивый взгляд.

– Играю на скрипке, – ответила она.

– Можно мне посмотреть? – попросил я.

Нино протянула мне скрипку. Я осторожно взял в руки музыкальный инструмент. Это была маленькая детская скрипка с изящным гладким корпусом, покрытым золотисто-коричневым лаком. Вдоль черного грифа, заканчивавшегося изящным завитком, были натянуты четыре струны. Девочка протянула мне смычок. Стоило мне легонько провести смычком по струнам, как скрипка тут же отозвалась нежным серебристым звуком. Нино любовно провела рукой по корпусу скрипки и бережно положила ее обратно в футляр, обитый внутри темно-зеленым бархатом.