Я замолчу,
и ты поговоришь
о смысле жизни
со вселенской бездной.
Зимний отпуск
Владимиру Соковикову
В общий вагон,
в жёсткий вагон
Юг подтолкнул,
и об перрон хрястнул арбуз под ноги мне.
Там, за Уралом,
снегом забит мой Барнаул.
И без даров рады мне там будут вполне.
Поезд стучит:
– Ты и не ждан, ты и не зван.
Кто ты такой? Кто ты такой? Ты без даров!
Дед – мой сосед – мне протянул полный стакан:
– Ты – сибиряк, я – сибиряк,
будь же здоров!
Поезд стучит:
– Вам в Магадан! – тосту вдогон.
– Что-то у власти, – дед говорит, – сбился прицел.
Ты не торгаш?
– Дед, да ты что?
Общий вагон.
Где-то в Москве, в тусклом Кремле Ельцин храпел.
– Восемь атак. За день всего.
Слышишь, сынок?
Там, подо Ржевом…
Ну а теперь кто я такой?
– Вы бы потише, – наш проводник хмуро изрёк.
– Шёл бы ты, а! Вымой стакан, слышишь, герой?
Поезд стучит: «Где Вечный Жид? Где Вечный Жид?»
Мысли черны, словно к родне прошусь на постой.
Верная сука, Найда, кавказка, мелко дрожит.
Найда, не бойся, шапкой не станет мех твой густой.
Шапки не шью, да и корон не золочу.
Книги люблю, с громом квадриг, с хрустом ковриг.
Рано родне в память мою ставить свечу —
слышно ещё и волчий вой, и птичий крик.
Не за дары в чёрные дни ворон орёт.
Не за дары я за Урал гнал поезда.
Шапку об пол: «Здравствуй, родня!
Вот он я, вот!»
Жиром заплыть в тёплых краях – много ль труда?
Что же, встречай горькой усмешкой сына, отец.
Авель в горах, Каин в песках – нам не родня.
Не научился шкуры снимать с глупых овец.
Ставить капканы, петли вязать – не для меня.
Где же мой ковш с мёртвой водой или живой?
Мёртвой напьюсь, если живой нет про запас.
Мама, не плачь, не обогреть землю слезой.
Это – по мне, это – до дна, это – как раз.
…Мало домов среди домов,
где не хрипят —
я не стесню, я на земле не навсегда.
Мало людей среди людей,
где не велят
в ночь уходить —
снег повалил – и ни следа…
Голос из детства
– Сынок, рубашку не порви!
Сынок, да ты же весь в крови!
В чём ты пойдёшь на именины?
А сын уткнулся ей в плечо —
на белом красное, ещё
не кровь пока,
а сок малины.
Гуляние в степях
Бронтою
Молчат сарматские курганы.
В них мудрецы и великаны:
в глазах песок, в спине копьё.
Что может слово здесь моё?
Похороню я день вчерашний.
Останутся леса и пашни,
жнивьё, и сверху – вороньё.
Что может слово здесь моё?
Всё злей и злей слова свободы,
в крови границы и народы —
по‑русски говорит зверьё.
Что может слово здесь моё?
Останутся и стаи волчьи,
останутся и своры гончьи —
в цене животное чутьё.
Что может слово здесь моё?
Где храмы небо подпирали —
ларьки пивные гордо встали.
Поэтов учит жить ворьё.
Что может слово здесь моё?
А может, смехотворны сами, —
о Хаме говоря стихами?
И если стыд и честь – старьё,
что может слово здесь моё?
…Не назову Россию сукой,
я не в ладах с такой наукой.
Я в воздух разряжу ружьё.
Что может слово здесь моё?
Родословная
От ключицы до седла
шёл клинок наискосок.
Родословная текла
с конской гривы на песок.
Кто тебя, моя родня,
резал, рвал, топтал и жёг?
Смотрит ворон на меня,
вперил огненный зрачок.
Пуля-дура не права.
Сабля острая слепа.
Где, когда, что за трава
обсосала черепа?
Не носить мне дым папах —
в этом нет моей вины,
придавил Чумацкий Шлях
колесом большой луны.
Дай, Полтава, мне тепла,
смой дорог далёких грязь!
Родословная текла,
да в Сибири запеклась…
Владимир Башунов
(1946–2005)
Владимир Мефодьевич Башунов родился в пос. Знаменка Турочакского района Горно-Алтайской автономной области. Первое стихотворение опубликовано в 1963 г. в областной газете «Звезда Алтая» (Горно-Алтайск). В 1970 г. окончил филологический факультет БГПИ, учился на Высших литературных курсах. В 1994–1997 гг. главный редактор журнала «Алтай». Печатался в журналах и альманахах «Наш современник», «Москва», «Сибирские огни» и др. Автор 10 поэтических сборников.