к Шевардинскому редуту от крестьянских мятежей
и в Михайловские пущи одиночества.
Ничего там не поправить, ничего не подсказать,
никого не остеречь там, но сторонкою
незамеченным пробраться вслед за войском под Казань,
неуслышанным наведаться к Саровскому.
Слава Богу, все там живы, все при сердце и уме,
есть на что полюбоваться, где постранствовать,
пока едет непоспешно ночь на горний свет, во тьме
просиявший над российскими пространствами.
«Старею, что ли?..»
Старею, что ли?
Сам не знаю,
себя в себе не узнаю.
Всё реже к сердцу допускаю.
Всё легче руку подаю.
Пришла пора иных законов,
не то что в юности моей?
Всё шире, шире круг знакомых.
Всё уже, уже круг друзей.
Сон о Георгии
Когда в земле родной неправда
царит, и властвует бирон,
тогда везде течет Непрядва —
во всех углах, со всех сторон.
А сердцу снится чудный сон.
Как будто воин величавый,
овеянный небесной славой,
летит на взмыленном коне
по обескровленной стране.
И в страшных корчах души злые
следят за ним и за конём.
Сейчас, сейчас настигнет змия!
Сейчас пронзит его копьём!
Русская песня
Понаболели, понастыли,
понаревели – навеки…
А взяли песню – всё простили,
как взяли дочку на руки.
И что там не было,
что было,
где в правду выдумка вплелась,
она легко соединила,
когда над ними пролилась.
В ней близь и даль от сна очнулись,
в ней отворились глубь и высь.
Чужие люди – оглянулись.
Родные люди – обнялись.
Память
За семью за печатями,
за семью за печалями,
возле самой беды,
ниже красной звезды,
на траве между плит,
опершись на гранит,
то ли облако спит?
то ли воин сидит?
Он сидит – не вздохнёт.
Мать глядит – не всплакнёт.
Тень на тень набежит —
глубь земли задрожит.
То ли сон?
То ли Бог?
То ли милый сынок?
«Покой и звёзды…»
Покой и звёзды.
Разве можно,
вздохнув, не позабыть себя?
О, не задень неосторожно
алмазный луч —
на нём, возможно,
записана твоя судьба.
Не надо знать того, что будет.
Покой и звёзды – всё, что есть.
Душа сама себя остудит.
Но не простит и не забудет,
что не прочёл.
А мог прочесть!
Молитва Сергия
О. Михаилу (Капранову)
1
В колодезный сруб, как в затмившийся век, заглянуть,
в прохладную темень и глубь, и в зеркальном квадрате
увидеть своё отраженье средь пешая рати
Димитрия – русские двинулись в путь
к Непрядве. Кликуши и вороны, кыш!
Кольчужка дырява, но я не сробею в той битве.
И ангелы реют, и Сергий стоит на молитве,
шепнувши пред этим Димитрию: «Сим победишь!»
2
В затмившийся век, как в колодезный сруб, опусти
рассеянный взгляд и ленивую мысль – хоть от скуки.
Ты видишь ли Сергия? Слышишь ли стоны? И стуки
щитов или копий? Не видишь? Не слышишь? Прости.
Как всё обернулось! Гуляет презрительный шиш.
И жизнь не кончается? Странно… И все не в утрате?
Чу! Сходятся снова две веры, две воли, две рати…
Но Сергий стоит на молитве – и сим победишь!
Санный путь в берёзах
Санный путь в берёзы заворачивал.
Накренясь, покачивался воз.
И слепил меня, и завораживал
иней, облетающий с берёз.
Кони шли себе без понуканья.
Сено шебуршало у лица.
Было счастье, равное страданью,
раствориться в мире до конца.
Прощание с озером
Евгению Гущину
Не видно Озера в тумане.
Шумит Кокши за валуном.
Мы чай заварим на бадане,
по кружкам жарко расплеснём.
До каждой жилки он достанет,
густой почти до черноты.
И снова сердцу больно станет
от обступившей красоты.
Забрать её – не хватит взгляда.
Забыть – что заживо зарыть.
Не знаю, Женя,
может, надо
срубить избу в тайге – и жить?
Держать, как встарь, рыбачью лодку,
ружьё да плотницкий топор,
а для друзей – табак и водку
да задушевный разговор.
Не знаю, Женя.
Сердцу смутно,
желанный чай не веселит.
Неужто всё сиюминутно,
что в нас ликует и болит?
И за кормою теплохода
истает эта красота,